Жалейка - Мария Александровна Мельникова

красноватые всполохи. Там кто-то был…

Идол

В пещеру с огромным истуканом Фросю втолкнули те, кто шел следом.

Здесь было просторно, но почти так же душно, как в подземном коридоре. Все было покрыто толстым слоем пепла и праха. В большом круге мерцающих красных углей стояла фигура, грубо вырубленная из черного мрамора. Огромная голова с вытаращенными глазами и распахнутой пастью практически упиралась в земляной свод. Идол стоял неподвижно, по нему медленно ползали красные отблески огня. Из-за этого слабого движения казалось, что он дышит.

По правую руку от него из земли торчал кол с головой медведя, по левую – жалейка, привязанная к узловатой палке, похожей на посох древних волхвов.

Жалейка пела, хотя никто не вдыхал в нее воздух. Пронзительная, невыносимо скорбная песня продолжалась до тех пор, пока все люди не собрались в пещере. Потом голос смолк, и воцарилась непроницаемая, плотная, давящая на уши тишина.

Люди жались друг к другу. От страха и этой внезапно обрушившейся, гнетущей тишины они боялись издать даже малейший звук, громкий вздох или возглас. Все чувствовали, что оказались не просто под землей, но в ином, подземном мире.

При видимой неподвижности и покое каждый подвергался страшной пытке: чувства находились в смятении, а тела были скованы оцепенением. Хотелось бежать прочь, но невозможно было шевельнуться. Не хватало воздуха, будто неведомая сила, медленно душа, зажимала рот и нос, оставаясь совершенно безразличной и к боли, и к страху.

– Люди, как вы ничтожны… Обладаете неисчислимым богатством, но даже не понимаете этого… Размениваете. Бросаете. Тяготитесь… – Мертвенный, холодный голос обвивал, как змея или невидимые щупальца, каждого пленника, проползая по шее и оставляя на коже ледяной скользкий след.

Этот голос, вызывающий одновременно отвращение и содрогание, принадлежал истукану. Он завораживал и гипнотизировал, рисовал в сознании страшные картины, выворачивая наизнанку человеческую жизнь и выставляя напоказ другую, черную сторону, называя ее истиной.

Истукан говорил о том, что любовь – лишь пустой звук, случайный набор букв. Так же пусты и надуманны другие слова: «дружба», «совесть», «стыд», «сочувствие», «жалость». Но люди готовы заплатить за них такую высокую цену, что развеивают по ветру свое богатство, а то и просто отдают его без остатка.

Каждое слово идола просачивалось сквозь тело, вцеплялось в сердце и в то же мгновение прорастало.

Люди стояли у подножия абсолютного зла и не могли вырваться и убежать, потому что застряли в ловушке.

– Вы останетесь здесь навечно… Это – ваша могила. Вы пришли сюда сами. Вас привела не жалейка, а ваши сожаления, заблуждения и нелепые слова, за которые вы теперь заплатите своей жизнью.

В этот момент земля содрогнулась, и прах, давно потерявший свой вес и прежние очертания, взвился и закружился над головами пленников. Медленно оседая, он погребал их заживо.

– А могли быть всесильными, – холодно и зловеще продолжал истукан. – Человеку подвластен и день, и ночь, он может достичь всего, чего только пожелает. Но не делает этого, потому что сам поселяет в свою душу червей, которые потом точат его изнутри и ослабляют. Люди хотят любить и быть любимыми. Уступают. Сочувствуют. Переживают. Вы недостойны обладать сокровищем, которое получаете даром. Ваши жизни я заберу себе и использую гораздо лучше, чем вы сами. Потому что во мне нет слабости…

– Что происходит?! – сдавлено вскрикнула Варвара, преодолевая онемение ужаса. – Мы пришли сюда, потому что сегодня ночь примирения…

– Примирения не существует. Как только охладевают тела, иллюзии умирают. Они превращаются в тлен куда быстрее, чем плоть.

– Не может быть! Что ты такое говоришь?! Это все ложь! Ложь! – вдруг изо всех сил закричала сумасшедшая Стаська. – Этого не может быть! Я люблю своих детей, я всегда их любила и буду любить! И даже смерть не вырвет эту любовь из моей души! Понял?! Не вырвать тебе из меня любовь! А детки все поймут… они хорошие… они святые! Они меня простят… – шептала она, прижав ладони к груди, оберегая тепло своей негасимой любви.

Пронзительный живой крик материнского сердца будто пробудил всех от окаменения, и в толпе поднялся глухой ропот протеста.

Истукан остался безучастен и недвижим, но из углей вырвалось не то черное пламя, не то дым. Он превращался в разные силуэты, копируя тех, ради кого эти люди спустились к границе с самой преисподней.

Первыми к идолу взметнулись тени детей. Они держались за руки, слышались их ледяные, бесчувственные голоса: «Ты нам больше не мать! Не мать! Умри и ты!» Эхо подхватило эти слова и стало множить, заполняя пещеру.

Настасья упала как подкошенная. Она рыдала и корчилась от внутренней боли среди пепла и праха, которые устилали землю.

Вместо детей уже взмыли вверх и плясали другие сполохи, другие призраки. Они сменяли друг друга, исчезали и появлялись снова. Но повторяемые эхом проклятия продолжали звучать, смешиваясь друг с другом, превращаясь в неистовый гул, гимн ненависти.

– Пришли и сразу прощены? Как легко вы решили от нас отделаться!

– Даже смертью не откупитесь!

– Горите огнем!

– Вечные муки! Вечный позор!

Слышать это было невыносимо, гул угроз и ненависти сводил с ума. Пещера оказалась ловушкой, любая надежда в ней задыхалась и умирала. Ни прощения, ни примирения здесь произойти не могло.

Фрося, не отрываясь, смотрела на метущиеся тени, надеясь разглядеть среди них маму и папу. Но все было тщетно. Родителей она не нашла и здесь…

Отрывисто и грубо заиграла на этот раз жалейка, но никто не обратил на нее внимания, все были ошеломлены происходящим и с ужасом ждали развязки.

– Скоро все закончится… Скоро всему конец… – вкрадчиво повторял идол. И слова эти падали как комья земли на крышку гроба.

Постепенно все стихло, кроме этих двух фраз. Люди, словно статуи, стояли неподвижно и безразлично смотрели в пустоту.

Игнат

Ужас происходящего захлестнул и Лиду, и Илью. Но сердца и души их остались свободными, так что они единственные оставались непричастны к происходящему и видели все со стороны. Брат и сестра спустились сюда, только чтобы поддержать подругу, совесть их была абсолютно чиста и спокойна. У жалейки не было над ними власти.

Лида первой увидела тонкие серебристые нити, которые потянулись от застывших омертвевших людей к жалейке. Она словно вытягивала жизни, насыщалась ими и набухала, становясь все больше и больше…

– Смотри, что это?.. – помертвелыми губами прошептала Лида. – У всех! И у Фроськи нашей тоже…

– Не знаю… Но похоже на что-то очень плохое… Надо срочно прекратить это, пока не поздно…

Мысли, тяжелые и громоздкие, приторными звуками и страхом