Белая Богиня - Роберт Ранке Грейвс

Излив таким образом душу в молитве, сопровождаемой жалобными воплями, снова опускаюсь я на прежнее место, и утомленную душу мою обнимает сон. Но не успел я окончательно сомкнуть глаза, как вдруг из середины моря медленно поднимается божественный лик, самим богам внушающий почтение. А затем, выйдя мало-помалу из пучины морской, лучезарное изображение всего тела предстало моим взорам. Попытаюсь передать и вам дивное это явленье, если не помешает мне рассказать бедность слов человеческих или если само божество ниспошлет мне богатый и изобильный дар могучего красноречья.

Прежде всего густые длинные волосы, незаметно на пряди разобранные, свободно и мягко рассыпались по божественной шее; самую макушку окружал венок из всевозможных пестрых цветов, а как раз посредине, надо лбом, круглая пластинка излучала яркий свет, словно зеркало или скорее — верный признак богини Луны. Слева и справа круг завершали извивающиеся, тянущиеся вверх змеи, а также хлебные колосья, надо всем приподнимавшиеся. Одеяние ее было многоцветное, из тонкого виссона, то белизной сверкающее, то, как шафран, золотисто-желтое, то пылающее, как алая роза. Но что больше всего поразило мое зрение, так это черный плащ, отливавший темным блеском. Обвившись вокруг тела и переходя на спине с правого бедра на левое плечо, как римские тоги, он свешивался густыми складками, а края были красиво обшиты бахромою. Вдоль каймы и по всей поверхности плаща здесь и там вытканы были мерцающие звезды, а среди них полная луна излучала пламенное сияние. Там же, где волнами ниспадало дивное это покрывало, со всех сторон была вышита сплошная гирлянда из всех цветов и плодов, какие только существуют. И в руках у нее были предметы один с другим совсем несхожие. В правой держала она медный погремок, узкая основа которого, выгнутая в кольцо, пересекалась тремя маленькими палочками, и они при потряхивании издавали все вместе пронзительный звон. На левой же руке висела золотая чаша в виде лодочки, на ручке которой, с лицевой стороны, высоко подымая голову, — аспид с непомерно вздутой шеей. Благовонные стопы обуты в сандалии, сделанные из победных пальмовых листьев. В таком-то виде, в таком убранстве, дыша ароматами Аравии Счастливой, удостоила она меня божественным вещанием:

— Вот я пред тобою, Луций, твоими тронутая мольбами, мать природы, госпожа всех стихий, изначальное порождение времен, высшая из божеств, владычица душ усопших, первая среди небожителей, единый образ всех богов и богинь, мановению которой подвластны небес лазурный свод, моря целительные дуновения, преисподней плачевное безмолвие. Единую владычицу, чтит меня под многообразными видами, различными обрядами, под разными именами вся вселенная. Там фригийцы, первенцы человечества, зовут меня Пессинунтской матерью богов, тут исконные обитатели Аттики — Минервой Кекропической, здесь кипряне, морем омываемые, — Пафийской Венерой, критские стрелки — Дианой Диктиннской, трехъязычные сицилийцы — Стигийской Прозерпиной, элевсинцы — Церерой, древней богиней, одни — Юноной, другие — Беллоной, те — Гекатой, эти — Рамнузией, а эфиопы, которых озаряют первые лучи восходящего солнца, ари и богатые древней ученостью египтяне почитают меня так, как должно, называя настоящим моим именем — царственной Изидой. Вот я пред тобою, твоим бедам сострадая, вот я, благожелательная и милосердная. Оставь плач и жалобы, гони прочь тоску — по моему промыслу уже занимается для тебя день спасения. Слушай же со всем вниманием мои наказы. День, что родится из этой ночи, день этот издавна мне посвящается. Зимние непогоды успокаиваются, волны бурные стихают, море делается доступным для плавания, и жрецы мои, спуская на воду судно, еще не знавшее влаги, посвящают его мне, как первину мореходства. Обряда этого священного ожидай спокойно и благочестиво…»

Примерно такую же молитву, написанную на латыни, мы находим в английском травнике двенадцатого столетия (Brit. Mus. MS. Harley, 1585, ff 12v-13r):

«Земля, священная богиня, матерь Природа, твоей волею взрастает все и каждый день заново восходит солнце, которое ты дала людям; Заступница неба и моря, всех богов и прочих сил, твоей властью вся природа затихает и погружается в сон… И вновь, когда ты благоволишь, то посылаешь веселый день и нежишь все живое своей всеобъемлющей божественностью; и когда душа покидает человека, то к тебе она возвращается. Тебя справедливо называют Великой Матерью Богов. Победно твое священное имя. В тебе источник силы народов и богов, без тебя ничто не родится и не совершенствуется, ты могущественная, Царица Богов. Богиня, возношу к тебе мою любовь и зову тебя по имени. Откликнись на мою просьбу, чтобы я вознес к тебе благодарственную молитву, ибо верю в тебя…

Заступись за меня, ибо ищу я защиту в твоей власти и твоем могуществе. Молю тебя, которую родила Земля, всеобщая матерь, ставшая всем нам источником здоровья и награжденная царским величием, сотвори добро людям. Прошу и молю тебя, приди к нам со всеми твоими добродетелями, ибо та, что сотворила тебя, позволила мне воззвать к тебе именем того, кто покровительствует искусству лекарей. Подари нам доброе зелье волею всех сил…»

Трудно сказать, как называли бога медицины в языческой Англии двенадцатого столетия, но, судя по молитве, он был тем же по отношению к Богине, кем Асклепий — по отношению к Афине, Тот — к Исиде, Эсмун — к Иштар, Дианкехт — к Бригите, Один — к Фрейе и Бран — к Дану.

Когда это сложное мифологическое обоснование, хоть и медленно, но сложилось у меня в голове, я вновь вернулся к «Hanes Taliesin» («История Талиесина»), поэме-загадке, с которой Талиесин в «Сказании» обращается к королю Майлгвину, но уже предполагая, что Гвион прибег к помощи Пса, Косули и Чибиса, желая скрыть в ней Гвидионову тайну о деревьях, которую он каким-то образом сумел узнать и которая подарила ему поэтическую власть. Внимательно читая стихи, я скоро понял, что и здесь, как в «Cad Goddeu», Гвион был истинным поэтом, а не безответственным льстецом, и если Хайнин и другие поэты, как говорится в «Сказании», знали лишь «латынь, французский, валлийский и английский языки», он был также начитан в ирландской классике… и в греческой и еврейской литературе тоже, судя по его собственному признанию:

Tracthator fyngofeg

Yn Efrai, yn Efroeg,

Yn Efroeg, yn Efrai.

Еще я догадался, что Гвион прятал старую религиозную тайну — святотатственную с точки зрения церкви — под шутовским нарядом, но хорошо образованный поэт вполне мог бы разгадать загадку.

Сейчас я пользуюсь именем Гвион вместо Талиесин, чтобы всем было ясно: я не путаю таинственное дитя — Талиесина из «Сказания о Талиесине» — с историческим Талиесином конца шестого века, который сочинил поэмы, вошедшие в «Красную книгу Хергеста», и о котором, говоря о саксонских королях седьмого века, упомянул Ненний как о «знаменитом британском поэте». Исторический Талиесин большую часть последней трети шестого столетия провел в домах разных вождей и королей, для которых сочинял хвалебные вирши (Ириен ап Кинварх, Овайн ап Ириен Гвахлаг ап Лайнауг, Кинан Гарвин ап Брохвайл Асгатрог, король Повиса и верховный король Хрин ап Майлгвин), пока его не убил Койлинг в пьяной ссоре. Он вместе с Хрином участвовал в первом походе против мужей Севера, поводом к которому было убийство Элидира (Гелиодоруса) Мвинваура и месть Клидно Айтина, Хратерха Хайла (или Хена) и других, за которую Хрин отплатил мощным вторжением. Этот Талиесин называет англичан «айнглами» или «дайвирами» (дайранами) так же часто, как и «саксами», а валлийцев — «бриттами», а не «кимрами». Гвион писал примерно шестью веками позже, на исходе времен королей.