Если столкнешься с собой... - Юрий Вяземский

Вчера Шуту все было ясно, и он счел свое Исследование законченным. Встал утром горделивый и готовый смертельно разить, но вдруг подумал: за один день – два города? Не слишком ли просто?

У Настоящего Исследователя всегда так. Если что-то в нем говорит – белое, другое скажет – черное. Это не противоречие самому себе, а стремление увидеть бесцветность цвета, усомниться в ложности лжи и в правдивости правды.

Усомнившись, Шут продолжил Исследование и нашел ошибку. Вот какая: кроме Учителя, у его Любимой нет Повелителя!.. Хорош был бы Шут, ткнув посохом в пустоту!

Течет, течет вода и уходит в неизвестные реки»

(т. 20, с. 472).

Примечание:

Накануне вечером Шут на всякий случай выследил, где жили женщина с ребенком, а утром, усомнившись в правильности сделанного вывода и решив продолжать слежку, отправился к возлюбленной Учителя и под видом сборщика макулатуры проник в квартиру. Зашел как к себе домой и занялся осмотром. На письменном столе он обнаружил фотографию Учителя.

– Кто это? – с присущей ему бесцеремонностью спросил Шут.

Женщина смутилась, но ответила с гордостью:

– Это мой муж.

«8. IX.7

Сегодня, уподобившись Исчезающему в Камне, Шут проник в квартиру Учителя и тут сделал еще одно открытие. В комнате, в которой живет Учитель, есть еще одна дверь, занавешенная циновкой.

Нет, каков умелец! Держит свою горную колючку взаперти, а сам припадает к зеленому нефриту и золотой шпильке. Этот скакун, как гласит пословица, покрыт не одним седлом!

Однако ж разве не бывает на одном стебельке несколько листьев! И не стоило, поди, Шуту знать все это… Но, замахнувшись посохом, нельзя ударить небо! Не удержать камень, сорвавшийся с горы! Разве остановится теперь униженный Шут, открывший Разящую Истину?!»

(т. 20, с. 473).

Примечание:

Погоди, читатель, выражать свое недоумение. Запись эта действительно весьма сложна, почти целиком иносказательна, но мы сейчас все постараемся разъяснить.

Сначала о том, как Шут сделал свое новое «открытие». Исчезающему в Камне – легендарному персонажу, который спасся от пожара в скале, – Шут, естественно, не уподоблялся и сквозь стены не проникал, а весь вечер провел возле дома, в котором жил Учитель: следил за окнами Учителя, несколько раз поднимался на третий этаж к дверям его квартиры. И вдруг Шут вспомнил, что Учитель в тот единственный раз, когда Шут был у него в гостях, принимал его в большой комнате, а дверь в маленькую комнату все время оставалась запертой. И тут же восстановил в памяти другую деталь: однажды, когда Шут после уроков провожал Учителя до дому, тот вдруг остановился и произнес виновато и как-то испуганно: «Прости, Валя, но сегодня я не могу пригласить тебя к себе».

А вот вывод, к которому пришел Шут: Учитель живет не один, а с женой (Горной Колючкой), женщиной наверняка сварливой и несимпатичной, раз он боялся представить ей своего ученика. Но это не мешает Учителю встречаться с другой женщиной («припадать к зеленому нефриту и золотой шпильке», как в древние времена говорили на Востоке), любить ее и иметь от нее ребенка.

Заметьте, что Шут вовсе не осуждает Учителя. Но ведь «болевая точка»!

«9. IХ.7

Какой ужас! Черт меня дернул сегодня утром прийти к нему домой!

Я трижды нажимал на звонок, но никто не открывал. Я уже собрался уходить, когда за дверью послышались сначала шаркающие шаги, потом кто-то долго возился с замком. Потом дверь медленно открылась.

Передо мной стояла старая женщина с растрепанными седыми волосами и безумным взглядом.

«Нет, – прошептала она. – Зачем вы опять пришли?.. Я не хочу в больницу… Я уже здорова… Я не могу оставить своего мальчика… У меня его тут же отнимут!.. Поймите, он – все, что у меня осталось!..»

До сих пор у меня мурашки по телу от ее страдающего шепота. И эти глаза! Безумные, умоляющие глаза! Черт меня дернул с моим Исследованием!

Она – его мать! Ну конечно же! Поэтому он и не живет с любимой женщиной. Поэтому и прячет свою любовь. Трудно сказать, чего он больше боится: рассказать матери о том, что у него есть семья, или заставить жену и дочь жить вместе с ненормальной. А ведь другой на его месте даже не задумался бы…

Какой благородный, какой несчастный человек!

Торжествуй, Учитель! Ты раздавил Шута его же собственным Исследованием!»

(т. 20, с. 474).

Примечание:

На этой записи, столь непохожей на остальные, «Дневник Шута» обрывается.

Хороши мы были бы, если бы в соответствии с нашим первоначальным намерением опубликовали «Дневник Шута», так сказать, в чистом его виде. Тем самым – помимо всего прочего – мы бы заставили читателя поверить в то, что Шут убил себя своим же собственным открытием. Да, с одной стороны, так оно и было, но с другой – ничего подобного, читатель! Лишний раз убеждаешься в том, что порой половинчатая правда страшнее полной лжи!

Действительно, сделанное им «открытие» потрясло Шута. Он восхитился доброте и чуткости Учителя и тут же поклялся себе, что не только не станет мстить Учителю за обиду, а сам перед ним извинится за подлое к нему отношение. Но…

Помните – болезнь Шута? Нет, как бы искренни и благородны ни были теперь намерения Шута, все же одной этой инъекции искренности и благородства было явно недостаточно, чтобы остановить многолетний смертоносный процесс, неумолимо движущийся к своему трагическому завершению…

А вот как все произошло на самом деле:

На следующий день, едва Учитель вошел, Шут поднялся из-за парты и двинулся к нему навстречу по замершему в напряженном ожидании классу.

– Я хочу перед вами извиниться, – трагическим голосом и с трагическим выражением лица начал Шут, подойдя к Учителю. – Я действительно…

– Не надо, Валя, – прервал его Учитель, вдруг обняв Шута за плечо и приветливо ему улыбнувшись. – Это я виноват…И вы все, ребята, простите меня, пожалуйста. Я был не прав и несправедливо груб с вами.

Произнеся это спокойным тоном, точно не в педагогической ошибке своей признавался, а объяснял новую учебную тему, Учитель сел за стол и открыл журнал.

Толька Барахолкин, перед которым, поди, впервые в жизни его извинялись, горделиво оглянулся на одноклассников и хихикнул от радости. Тут-то все и началось.

Что произошло в этот момент с Шутом – не ведаем. То ли неожиданное самоуничижение Учителя разом расстроило все благородные планы Шута, поломало ему «мизансцену» (рассчитывал наверняка на громоподобие и сенсационность своего шутовского покаяния, а вместо громоподобия – неуклюжее тыкание в плечо двух виноватых друг перед другом людей); то ли Толькин смешок принял на свой счет и разъярился; то ли звенящая тишина затаившегося класса отозвалась в воспаленном болезнью сердце Шута тем же, что звук охотничьего рожка для гончей собаки, но только глаза у Шута вдруг хищно блеснули, в душе шевельнулось что-то злобное и упоительное, которое не сдержать уже никакими силами.