Куда ж нам плыть? Россия после Петра Великого - Евгений Анисимов

Мысль о том, что Совет был создан именно «в помощь» императрице, подтверждается многими документами.

Так, в указе Екатерины от 1 января 1727 года говорится: «Мы сей Совет учинили верховным и при боку нашем не для чего, инако только, дабы оный в сем тяжком бремени правительства во всех государственных делах верными своими советами и беспристрастными объявлениями мнений своих Нам вспоможение и облегчение учинил».

Точно установить, кто же был инициатором образования Совета, сейчас невозможно, но роль в этом Меншикова была, вероятно, значительна. В литературе до сих пор ведется спор: одни считают, что Совет был создан в противовес Меншикову, всевластие которого возбуждало зависть и недовольство многих вельмож, другие историки полагают, что Совет создан руками Меншикова как ширма для его господства. Ни та, ни другая сторона не располагает свидетельствами документов о роли Меншикова в этой истории. Но есть данные, которые с подобной целью не использовались в науке. Речь идет о «Повседневных записках» Меншикова – журналах, в которых секретари его личной канцелярии пунктуально записывали домашние дела и встречи светлейшего.

Вот как фиксируют «Повседневные записки» времяпровождение Меншикова в течение двенадцати дней, предшествовавших образованию Совета, то есть с 28 января по 8 февраля 1726 года: 28 января – Меншикова посетил А.И.Остерман; 30 января – у Меншикова в гостях князь Д.М.Голицын – признанный вождь «бояр», затем Остерман; 31 января – к Меншикову наведался известный дипломат и влиятельнейший член клана Долгоруких ВЛ.Долгорукий; 4 февраля – к Меншикову снова прибыл князь Василий Долгорукий, с которым у светлейшего была длительная беседа; 5 февраля – новый визит Долгорукого, после него прибыл Д.М.Голицын, который беседовал с хозяином два часа; 7 февраля – Александр Данилович не занят делами, «долго забавлялся в карты». И, наконец, 8 февраля (день образования Совета) – Меншиков «поехал во дворец, где были господа сенаторы в столовой полати и в присутствии Ея императорского величества имели консилиум (теперь мы знаем – о создании Совета. – Е.А.), в 7 часов вернулся…».

Очевидно, что если бы Совет создавался вопреки желанию первого вельможи страны и тем более – с целью ограничить его власть, то светлейший должен был бы проявить максимум энергии, чтобы не допустить этого. Однако за те дни, которые мы рассмотрели, Меншиков не посетил императрицу ни разу, а за весь январь 1726 года он был у нее только один раз. Это симптоматично, ибо в сложных ситуациях он, прежде всего, прибегал к содействию легко поддающейся его влиянию Екатерины.

Но зато в эти же дни к Меншикову зачастили с визитами и беседами наедине лидеры двух аристократических кланов – Дмитрий Михайлович Голицын и Василий Лукич Долгорукий. Вполне возможно, что во дворце светлейшего за закрытыми дверями шел дележ мест в новом органе власти.

Активным участником переговоров был и Андрей Иванович Остерман – человек влиятельный и к тому же пользовавшийся особым доверием Меншикова. В последние дни перед образованием Совета Остерман исчез из числа меншиковских гостей, а из первых журналов Совета мы узнаем, что Остерман болен. Как правило, болезни вице-канцлера резко «обострялись» в момент назревания важных политических перемен. Испанский посланник герцог де Лириа по этому поводу писал: «Остерман оказывается больным именно тогда, когда он занят серьезными делами и производит наибольшие интриги». Вполне возможно, что Остерман выжидал, опасаясь смуты.

Но ее не произошло. Меншиков контролировал ситуацию, и, вероятно, благодаря ему в Совет вошел сенатор Д.М.Голицын, ранее не принадлежавший к числу ближайших советников Екатерины, и – наоборот – не попал (страшно обиженный на это) генерал-прокурор Ягужинский. Появление в Совете Д.М.Голицына – факт примечательный: он как бы представлял родовитую оппозицию в высшем органе власти. Это и знак того, что Меншиков, думая о будущем, пытался найти общий язык со своими вчерашними врагами. Впрочем, эта явная уступка оппозиции не повлияла на общую расстановку сил – все остальные члены Совета принадлежали к лагерю Екатерины: президент Военной коллегии А.Д.Меншиков, президент Адмиралтейской коллегии Ф.М.Апраксин, канцлер Г.И.Головкин, вице-канцлер А.И.Остерман и, наконец, – головная боль светлейшего – голштинский герцог Карл-Фридрих, введенный в Совет по желанию самой императрицы.

Таким образом, можно утверждать, что создание Совета отнюдь не встретило сопротивления Меншикова, занявшего в нем центральное положение. Последующие события показали, что Совет не помешал светлейшему обделывать свои сомнительные делишки, связанные с престолонаследием. Наоборот, новое учреждение было выгодно и Меншикову, и всем остальным сановникам Екатерины. Его решения были коллегиальны, утверждались императрицей, и, значит, ни один из членов Совета не нес всей тяжести личной ответственности за непопулярные меры власти. И это было удобно всем – и Меншикову, и его оппонентам, и, в конечном счете, учитывая ее «неделовую» репутацию, Екатерине.

Словом, по своему месту в системе власти и компетенциям Верховный тайный совет стал высшей правительственной инстанцией в виде узкого, подконтрольного самодержцу органа, состоявшего из доверенных лиц. Круг дел его не был ограничен – он являлся и высшей законосовещательной, и высшей судебной, и высшей распорядительной властью.

Совет не подменял Сената. Согласно «мнению» герцога Карла-Фридриха – своеобразного проекта регламента Совета, датированного 2 марта 1726 года, Совет не должен был заниматься буквально всеми разнообразными государственными делами, как Сенат. У него была особая цель – рассмотрение дел «вящей важности и о чем уставу и определения не имеется, или которые собственному Ея императорского величества решению подлежат». Именно в том, что Совету были подведомственны в первую очередь дела, не подпадавшие под существующие законодательные нормы, и состояла специфика нового учреждения. В этом смысле он выполнял функцию самого Петра Великого, который мыслил себя в созданной им же бюрократической системе как законодатель, устанавливающий нормы для дел, не имевших законодательных прецедентов. Крайне важным было и то, что в Совете в узком кругу обсуждались острейшие государственные проблемы, не становясь предметом внимания широкой публики и не нанося тем самым ущерба престижу самодержавной власти. Французский посланник Ж.Ж.Кампредон точно уловил суть образования Совета: «Если это учреждение состоится, то оно будет полезно в отношении соблюдения тайны и быстроты исполнения» дел.

Особое положение Совета подчеркивалось даже формой официальных бумаг. Указы его начинались как царские манифесты: «Мы, Божией милостию», в середине: «Повелеваем», а по окончании: «Дан в нашем тайном Совете». После «датума» следовало: «По указу Ея императорского величества». Смысл такой формы указа объяснялся тем, что «безопаснее», когда бы «высоким ее именем указы выходили». Екатерина самодержицей была и ею оставалась до конца своего царствования, как и ее преемник Петр II.

При создании Совета в 1726 году из проектов документов были удалены все неоднозначные толкования взаимоотношений монарха и Совета «при боку Ея императорского величества». Во «мнении» герцога – отмечалось: «Никаким указам не выходить, пока оные в Тайном совете совершенно не состоялись, протоколы не закреплены и Ея величество для… апробации прочтены не будут». 16 марта «мнение» было возвращено в Совет, причем кем-то, вероятно в Кабинете, был исправлен именно этот пункт, согласно вольному толкованию которого никакой указ не может «состояться», пока не будет подписан в Совете. Новая редакция этого пункта предусматривала четкий порядок: протоколы Совета – они же проекты указов, – «не подписав, для апробации к Ея императорскому величеству вносить одной (т. е. самой. – Е.А.) по случаю, смотря по важности дел, и как уже Ея императорское величество изволит апробовать, тогда подписывать и в действо приводить».