Музыка ночи - Рут Уинд

Элли тоже улыбнулась, спокойно глядя ему в глаза.

— Хорошо.

Он дернул ртом.

— Это все давно прошло. — Снова расположился у чемодана. — У нас не так много времени. Займемся делом.

Перед тем как высадить Элли, Блю заехал к ветеринару за кошкой. Пайкет совсем выздоровела, судя по ее виду, и ее носик и ушки снова порозовели. Когда он доставал ее из клетки, на мордочке у нее было блаженное выражение, и она уткнулась ему в шею, мурлыча от радости. Ветеринар хмыкнул:

— Ну и кошка. — Он дал Блю бутылочку с антибиотиком, чтобы избавиться от инфекции, вызвавшей болезнь на этот раз, потом его лицо стало серьезным. — Блю, ты же знаешь, она долго не протянет. Некоторые считают, что надо позволить кошке быть кошкой — пусть живет без ограничений, до своего конца. Тебе стоит подумать об этом.

Знакомое ощущение — у Блю словно сжалось что-то внутри, заставив его резко вздернуть голову.

— Ей можно ставить капельницу хоть каждую неделю, верно?

— Можно, но…

— Спасибо.

Блю заплатил по счету, усадил Пайкет на плечо, другой рукой взяв домик. Когда он открыл дверцу машины, кошка весело прыгнула на сиденье, поприветствовав Элли звонким мурлыканьем, и устроилась у нее на коленях.

— Что с ней было? — спросила девушка, мягко прикасаясь к выбритому пятну на ее передней лапке.

— Ничего серьезного, — ответил он. — Она должна придерживаться особой диеты, с низким содержанием белков, и принимать антибиотики, чтобы избавиться от инфекции.

Элли наклонилась к носику Пай.

— С низким содержанием белков? Ну-ка, скажи ему, Пай. Давай. — И заговорила высоким, мяукающим голосом: — Прости меня, дорогой Блю, но кошки — плотоядные животные.

— Я знаю. — Он неуверенно улыбнулся. — Но ей придется придерживаться диеты, иначе она заболеет еще сильнее.

— И она действительно ест такое? Он помолчал.

— Не очень хорошо.

Элли громким шепотом произнесла:

— Приходи ко мне в гости, милая. Я о тебе позабочусь.

— Нет! — нахмурился Блю. — Лэни делает такую же глупость. Вот ты бы кормила человека, выздоравливающего после инфаркта, кусками бекона?

— Нет, наверное, нет. Только если бы ему было сто два года и он бы всю жизнь ел бекон.

— Пайкет не сто два.

Элли прикоснулась к его руке:

— Да я просто поддразниваю тебя, Блю. Это очень мило, что ты так о ней заботишься. Я бы не дала ей ничего запрещенного.

Как будто понимая, о чем речь, Пай внезапно мяукнула, словно говоря: "Ну пожалуйста". Они оба рассмеялись. Когда они выезжали с парковки, Элли сказала:

— Блю, а можно отсюда домой как-нибудь проехать через черную половину города? Может, мимо школы для черных?

Он криво ухмыльнулся:

— Детка, в наши дни нет школ для черных. Есть только смешанные.

— Хорошо. — Она улыбнулась. — Кошка будет не против посидеть в машине подольше?

— Мне она кажется вполне довольной. — Пай сидела на коленях Элли и громко мурлыкала. — Это не займет много времени.

Город все еще был поделен на две половины — черную и белую, без особого пересекающего движения, кроме как в пригородах, или в том случае, когда земля принадлежала сразу и черному, и белому владельцам, как у семей Блю и Гвен Лейсер. Блю обогнул ряд ферм, проехал мимо молочного магазина, прачечной и кегельбана и вырулил на узкую дорогу. Он указал на полосу только что вспаханной земли, черной и жирной:

— Отец Мейбл владел сотней акров как раз за этой возвышенностью. Ей приходилось преодолевать путь в три мили до школы, по этой вот дороге, и возможно, через эти поля.

Элли опустила стекло, впустив жаркий полуденный воздух. Ветер сдувал ее волосы, открывая серьезное, внимательное лицо. Блю решил, что она запоминает все детали, и, словно в подтверждение его теории, она глубоко вздохнула, поднимая нос, как собака, которая принюхивается к запахам. Он улыбнулся.

— Пройдя через поля, — продолжал он, сворачивая, — она, должно быть, пересекала этот мост, — грузовичок протарахтел по доскам, положенным через ручей, — а потом входила вон в ту рощицу и срезала угол, проходя по аллее. — Он свернул за угол и остановился перед зданием школы. — И приходила сюда.

Недавно здесь, в двухэтажном каменном строении с высокими окнами по всему фасаду, открыли больницу. Оно не слишком отличалось от остальных зданий того же времени в городе, хотя и было лишено некоторых готических деталей.

Элли ничего не говорила, только внимательно вглядывалась через дорогу в эту местность и назад, туда, где протекала речушка. Ее рука лениво поглаживала Пайкет.

— Миссис Лейсер сказала, что Мейбл была заносчивой. — Она улыбнулась Блю своей проказливой улыбкой.

Ее лицо сразу изменилось, уголки глаз поднялись, подчеркивая высокие скулы, и стали видны белые, здоровые зубы. Блю поймал себя на том, что хочет поцеловать ее. Он посмотрел на ее горло, на руки, гладившие кошку, на стройные бедра, потом снова на этот широкий, милый рот и прищурился.

Она заметила и наклонила голову так, что волосы упали и закрыли чистую линию ее щеки. Ее улыбка погасла.

Блю выставил локоть в окно, взглянул на школу.

— Могу себе представить, что она зазнавалась. Ее отец был самым богатым негром на тридцать миль в округе, а потом у нее еще и объявился голос. — Он подумал о снимках. — Не говоря уже о том, что она была красавицей.

Элли тихо рассмеялась.

— Да. Точно.

Блю включил первую передачу.

— Ну что, все посмотрела или хочешь, чтобы я тебя еще повозил по округе?

— Мы можем возвращаться. Спасибо.

— Рад угодить, мэм.

ЛЮБОВНИКИ

Она лежала рядом с ним на смятой постели, лениво раскинувшись в солнечных лунах, которые падали сквозь окно, окрашивая их нагие тела в золотой цвет. Он лежал на животе, со скомканной простыней под бедрами, неудобно, но он был слишком пресыщен, чтобы двигаться, и поверх согнутого локтя смотрел на нее. Свет играл на кончиках его ресниц, делая их белыми. Ее кожа блестела от капелек пота вдоль верхней губы и по щекам, шее, по гладкой выпуклости груди и в темной ямке пупка. Его рука покоилась рядом с ее талией, он провел пальцем по крутой округлости ее таза, любуясь его силой, и подумал, что однажды там может зародиться ребенок, если они решат зачать. Он попытался представить себе, как ее живот, почти впалый сейчас, будет выглядеть раздувшимся от его плода, и его губы расползлись в улыбке.

Она открыла глаза, увидела его улыбку и сама улыбнулась в ответ. Веки ее отяжелели, глаза были полузакрыты, ресницы отбрасывали тончайшие тени на щеки.

— Пенни, — проговорила она и погладила его по голове. Он оперся подбородком на руку и положил другую руку ей на живот. У него были большие руки, как у его отца, если верить рассказам бабушки, но вся его ладонь уместилась между выступами ее косточек.