Последний взгляд Марены - Елизавета Дворецкая

Младина с удивлением проследила за ее руками – мелькнула нелепая мысль, что сейчас та достанет жениха, будто яблочко.

– Возьми! – Хозяйка протянула к ней руку.

Младина подошла; сделала шаг, другой, третий, и лунная женщина вроде бы приблизилась, но одновременно усилилось чувство, будто она далеко-далеко… Недостижимо далеко… как сама луна.

– Ты спрашиваешь зачем? – сказала женщина, задержав руку, уже готовую вручить подарок. – Я скажу тебе. – Голос ее вдруг стал мягким, в нем зазвучала мечтательная нежность. – Ты – мое сердце, отпущенное в белый свет. Ты – мои глаза, способные видеть… его, мои уши, способные слышать его голос. Ты – моя любовь к нему, способная жить в земном мире, ведь сама я не могу к нему приблизиться. Когда я молода и красива, когда силы мои велики – он спит, и даже мои слезы не способны разбудить его. А когда он просыпается и входит в силу – я старею, дряхлею, дурнею и сама скрываюсь во мраке, чтобы не внушать ему отвращения моим старческим безобразием. Мне не дано поймать его веселый взор, в котором блестит огонь жизни и мощь его страсти, не дано прикоснуться к нему, обнять его, ощутить его любовь! Жить в том мире, где есть он, я могу только через тебя. Ты и есть моя любовь к нему, живущая в его светлом летнем мире. Вот потому я пробудилась в тебе. И он уже близок…

Она закрыла глаза, готовая отдаться сладким мечтам, по ее телу пробежала дрожь нетерпеливого ожидания, томительной страсти, и то же томление вдруг ощутила Младина.

– Возьми. – Лунная женщина вложила в ее руку что-то небольшое и легкое; по виду она прикоснулась к ладони Младины, но та не ощутила никакого прикосновения, и по-прежнему у нее было чувство, что рука хозяйки от нее недостижимо далеко. – Ты встретишь его, ты будешь отдавать ему свою любовь и любовь получать в ответ. Ты принесешь мне счастье, которого я лишена, а я… я о тебе позабочусь.

Она помолчала, потом выдохнула:

– Ступай…

Младина хотела поклониться и идти прочь, но не могла двинуться. Что-то вокруг неуловимо изменилось, и она обнаружила, что стоит посреди поляны, где и нет никакой избы. Стоит, сжимая в руке что-то маленькое, легкое, мягкое…

А луна по-старому сияла над лесом, и Младина не могла оторвать от нее глаз; ей мерещилось там уже знакомое лицо с опущенными веками и волнами серебряных волос. С трудом пошевелившись, она подняла руку, разжала пальцы.

На ладони ее лежало птичье перо – скорее всего, сокола. А душу все так же заливало томительное желание любви, ожидание встречи – то, что она уже испытывала, но во много раз сильнее. Теперь она знала, чье это желание на самом деле.

Но как же она теперь отсюда выберется? Младина в недоумении огляделась: она понятия не имела, где находится, сюда ее привело лунное полотно, и она совершенно не замечала дороги. В какой стороне Заломичи или избушка Угляны?

Да что Заломичи – знать бы, в какой стороне выход в Явь, если сейчас она в Нави?

Под березами мелькнуло что-то живое, и в полосу лунного света тихо ступила белая волчица с желтыми глазами.

Волк! От испуга Младина попятилась, прижала руку к груди. Вспомнилось, чему учат: если встретится волк, надо вслух позвать троих из умерших предков, и тогда зверь не тронет. Лебедица говорила, что звать надо только дедов-мужчин, а в роду матери, у Бебряков, считали, что и умерших бабок можно…

У Младины дрогнули губы: она хотела назвать имя кого-то из предков, но вдруг поняла, что ни одного не помнит! В памяти зияла жуткая пустота. Она сделала еще одно внутреннее усилие, и вдруг…

– Ратислав… – само собой слетело с губ.

Младина испугалась: что она несет? Какой Ратислав, она сама слышит это имя в первый раз! А следом пришли еще:

– Богомер… Вершислав…

Младина стиснула зубы, даже прижала ко рту ладонь, будто хотела помешать себе говорить. Какой еще Вершислав! В ее предках нет такого, она его не знает! «Ну же! – мысленно приказала она себе. – Опомнись! Вспомни, какого ты рода!» Забыть имена предков – то же самое, что внезапно разучиться ходить, жевать, дышать…

«Будогость, – снисходительно подсказала память, и Младина поняла, что ей стали называть предков по другой линии, раз уж, дескать, прежняя не нравится. – Поборислав… Державец…»

Не произнося ни звука, Младина в отчаянии смотрела на волчицу. Если бы звери умели смеяться, она бы сказала, что волчица усмехнулась. А потом попятилась, тряхнула головой, приглашая за собой…

* * *

Угляна вышла за порог избушки и встала, придерживая дверь и чутко вслушиваясь в звуки ночного леса. Все было тихо, но волхвита настороженно ждала. Эта ночь много значила для нее: сегодня будет подведен итог многих прошедших лет.

На краю опушки шевельнулась крупная тень, и из тьмы неслышно выдвинулось нечто большое, мохнатое. Лунный свет выхватил из мрака взъерошенную шерсть, оскаленные волчьи зубы…

– Ну, что? – с живым беспокойством и даже удивлением окликнула Угляна. – Где она?

– Потерял я ее, – глухо, почти неразборчиво отозвался человек-волк, подходя ближе.

– Как – потерял? – Едва веря своим ушам, Угляна сделала несколько шагов ему навстречу. – Ты брат, и потерял? Да как такое может быть? Иголка она, что ли?

– Да сам не знаю, – с досадой прорычал тот. – Шел за ней, луна, видно все, а… и вдруг нету! Я туда, сюда – нету!

– Ой, боги мои! – Угляна закрыла лицо ладонями и горестно помотала головой. – Да куда ж она могла деться? Боюсь я за нее! – Она опустила руки и взглянула на волка. – Тут ведь ходит один… похаживает…

– Да знаю я! – сердито рыкнул волк.

– А вдруг наткнется на него? Случись с ней что… мне не простят! Пойдем ее поищем! – взмолилась волхвита. – Пойдем! Иначе мне до утра покоя не знать!

– Пойдем, – со вздохом согласился волк. – Я упустил, моя вина, мой и ответ…

Вдвоем они двинулись по тропе, куда ушла Младина. На ходу волк прислушивался, принюхивался, но не улавливал никаких признаков присутствия кого-либо, кроме них. Однако эта тишина ничего не значила. В здешних краях уже много лет обитало зло, чья сила превосходила силу хранителей сежанских лесов, и наибольшее, что им удавалось – держать это зло подальше от людей.

Луна скрылась, и Угляна замедлила шаг. Однако темнота уже не была такой непроглядной: еще не светало, но все же утро близилось.

– Может, покричать? – неуверенно предложила она.

– Покричать? – Волк обернулся. – А ты, мать, куда ее посылала-то?

– Да разве я знаю? – устало ответила Угляна. – Ее дорога куда дальше моей лежит, не могу я и знать, куда ее позовут. Мое дело – ее в путь снарядить, а придет она, куда ей велено.

– Ну, вот она и ушла… куда ее дорога лежала. – Человек-волк покрутил головой, увенчанной волчьей мордой с оскаленными зубами. – А мы тут ходим, ищем, как дураки.