Изверг - Olesse Reznikova

на дверную ручку, размышляя, насколько велики последствия того, что я выпрыгну сейчас из машины. Вероятность что-то сломать очень высокая, также как вероятность разбить голову. Я повернула голову и вновь встретилась с глазами Матвея в зеркале.

— Как зовут мою мать? — я задала вопрос, продолжая смотреть на его отражение.

— Что, прости? — он поднял бровь, смотря в окно, спрятав тем самым от моего взора глаза.

— Куда мы едем? — громко задала вопрос я, не желая больше молчать.

— А ты как думаешь? — сказал Матвей, и в его голосе слышалась усмешка, я могла четко по интонации сказать, что ему было смешно слышать от меня такой вопрос.

— Почему он? — вдруг спросил он.

— Что? — я удивилась.

— Почему Кир? — он повернулся ко мне. — Объясни, почему все выбирают его?

— Кто все? — не поняла я. — Воркутов, ты с ума сошел?

— Да, — он резко вывернул руль и остановился у обочины, меня откинуло в противоположную сторону, но я удержалась за ручку на двери.

— Выметайся! — прокричал он, тяжело дыша.

— Давай спокойно поговорим, — спокойно попросила я, передвигаясь на середину сиденья.

— Ты вынуждает меня взять тебя за шкирку и вышвырнуть из машины! — сказал он, и я дёрнулась от испуга. Через секунду спокойно открыла дверь и вступила на асфальт, оставшийся после выкладки дороги. Подул ветер, и я пожалела, что до этого не взяла кофту. Хлопнув дверью, отошла на приличное расстояние от машины. Матвей, резко нажав на газ, быстро уехал в противоположном городу направлении.

Меня настигло озарение, что я одна, в нескольких километрах от города. Что нет никого, кроме самого Матвея, кто знал бы, где я нахожусь. Я села по-турецки прямо на землю и посмотрела в сторону города. Мартинск — весной расцветает, а в остальные времена года выглядит таким серым, что можно счесть его за город вдали цивилизации. Даже летом нет такой яркости как весной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ И только, когда пройдет часа два или три,

Наверно, смогу я вернуться домой…

Пройдя десять километров пешком, с полными кроссовками пыли, испорченной прической, я ужасно хотела пить, есть, спать, а ещё надеяться, что не получу выговора от мамы. Конечно это было глупо.

Мама стояла в коридоре, когда я зашла. Вероятно, увидела меня в окне. Она, скрестив руки на груди, смотрела, как я снимаю обувь и прохожу в дом.

— Так, — она стукнула по столу, когда я приземлилась на стул, — а теперь объясни мне, где ты была? — мама была в ярости. Но язвить у меня уже просто не осталось сил.

— Я ходила гулять, — я зажала руки между коленями и смотрела в одну точку. Ладони стали ледяными от страха.

— Ну и куда же ты ходила гулять? — мама склонила голову набок и посмотрела на меня.

— По городу гуляла, — я все так же не поднимала глаз.

— Зачем? — мама понизила голос.

— Просто захотелось, — я осторожно пожала плечами.

— Да как, — мама не удержалась и вновь стукнула по столу ладонью, — можно просто захотеть и гулять до десяти, когда прекрасно знаешь правила приходить домой до восьми?

Я промолчала.

— Не объяснишь мне, Тамара? Я не понимаю, — она села напротив меня. Я ещё больше опустила голову.

Я снова промолчала.

— Ты ответишь мне? — спросила мама и позже добавила. — Иди в комнату.

Я ушла, но перед этим заметила, что мама глубоко вздохнула, проведя по лицу руками. Нагружать её ещё и своими проблемами я не собиралась.

***

— Мне очень жаль, что ты не можешь в это поверить. Но чем больше ты будешь поддаваться лжи, тем больше будешь жить в неведении, — сказала я Кириллу, встав со скамьи, и было направилась домой, решив, что мне тут делать нечего, он схватил меня за запястье, отчего по телу снова прошёлся разряд, являвшийся воспоминанием. Напоминавшем о том, что было тогда.

— Посиди со мной, — Кирилл посмотрел на меня глазами полными мольбы. — Пожалуйста, — было видно, эти слова давались ему нелегко.

— Чего ты хочешь от меня? — спросила я.

— Сейчас, чтобы ты просто побыла тут, — он отпустил мою руку. — Мне так спокойнее.

Я не могла понять этого человека, казалось бы, час назад он издевается над тобой, пытается вывести тебя на эмоции, а сейчас просит остаться с ним, потому ему «так спокойнее». Он содержал качества человека, которому без проблем можно поверить, но через час ты и думать о нем не захочешь. Как бы я не хотела ему сейчас поверить, мое сознание кричит об обратном, тянув меня от Кирилла подальше, миль на двадцать.

— К чему это все? То ты унижаешь меня, начиная с девятого класса, то теперь пытаешься то ли втесаться в доверие, то ли просто издеваешься! — я всплеснула руками, встав напротив него, Кирилл всё так же смотрел перед собой. Подул ветер, предчувствуя опасность в виде Тамары.

— Да потому что мне так хочется! — он поднял на меня глаза полные гнева, потому я не сильно удивилась.

— Теперь ты повышаешь на меня голос. Снова! — я уже вышла из себя.

— Да потому что с тобой по-другому не получается! Тебе обо всем надо кричать! Тамара, ты не забыла про меня?! Тамара, выслушай меня! Тамара, пойми меня! Тамара, ощути то, что чувствовал тогда я! — он говорил это, всё больше понижая голос, из-за чего последнее предложение прозвучало заговорческим шепотом.

— Я рассказала тебе правду! — прокричала я, не сдерживаясь. Ветер подул ещё сильнее.

— Не сильно это похоже на правду, — брови Кирилла свелись вместе настолько сильно, что между ними образовалась глубокая складка, а прищуренные веки придавали вид следователя, и без того, серьезному человеку. Я уставилась на него проницательными глазами.

— Нет, — у меня перехватило дыхание от его слов, и говорить стало сложнее. — Как раз таки это — правда. Просто она не нравится тебе, потому что это не то, что ты хотел услышать! Ты думал, я скажу тебе, что ты такой обиженный, задетый за живое, что я злая, бесчувственная, лицемерная тварь! Вот, что ты хотел услышать! Что я так плохо с тобой поступила, поиграла на твоих чувствах! — мой голос сорвался.

— Но только ты никогда, а я в этом уверена, за все то время, что прошло, не задумывался, а каково мне, — прошептала я, глядя ему в глаза. Смятение доказывало в очередной раз то, что это не первый человек, который удивляется тому, насколько я привыкла все держать в себе, а потом вывалить груду информации на их голову. — Все думают только о своих проблемах, — продолжала я, — а чужие чувства их не волнуют! — прорыча последнюю фразу, я дёрнулась с места и пошла