Конго Реквием - Жан-Кристоф Гранже

Он узнал одну из ипостасей матери: дерзкая хиппи, всегда в первых рядах крестового похода. И представлял себе атмосферу того времени: Peace & Love[22], революция и косячки каждый вечер. Несмотря на царящий террор, «Саламандры» не сдавались.

– Мэгги и другие любили протестовать… хронически, – подтвердила Фила. – Они боролись против собственных корней, против рудников, против всех денег, заработанных за счет африканского народа. Для удовольствия, а главное – провокации ради, они даже спали с африканцами. Что доводило наших родителей до умоисступления… А я ими восхищалась. – Она протянула руку и взяла сигарету «Мальборо». – Вы курите?

– Нет.

– Дайте мне огоньку.

Эрван взял со стола зажигалку. Фила выпустила длинную струю дыма, и ему показалось, что между горящей сигаретой и обжигающим воздухом существует та же тайная связь, какую он ощутил позавчера между пожаром в Сен-Франсуа-де-Саль и жаркой ночной духотой.

– В итоге, – вернулся к разговору Эрван, – Тьерри Фарабо вычислили, и обнаружилось, что он сам из Майомбе. Возможно ли, что он был как-то связан с вашими семьями?

– Нет. Это разные поколения.

– А его родители?

– Ни разу не слышала, чтобы кто-то о них говорил. Мотивы, которыми руководствовался Фарабо, исходили из другого мира.

Фила придерживалась официальной версии: инженер, инициированный фетишистами Центрального Конго, белый нганга[23], которого свели с ума его собственные верования… бесполезно настаивать.

– Вернемся к Грегуару, – предложил он. – Еще одна деталь, которая не укладывается у меня в голове: если Магда умерла, у него не осталось причин так часто приходить к вам.

– Я же сказала: Грегуар любил «Саламандр». – Она махнула в сторону сада. – Там, в глубине, было бунгало, где девушки продолжали играть. Он сидел на репетициях. Утверждал, что он нас охраняет.

Эрван наконец понял, что двигало Морваном:

– Именно в этот период он сблизился с Мэгги?

Еще одна чисто женская улыбка. Поблекшие губы почти сливались с бледной кожей. Ее лицо словно расплывалось за солнцезащитными очками, как привидение.

– Она была самой красивой… Они сразу друг другу понравились…

Эрван вместе с братом и сестрой вырос в семейном аду. Он был не готов – ну просто-таки совсем не готов – выслушивать историю о какой бы то ни было идиллии между его родителями.

– А вы не знаете, – перебил он, – ваши сестра и остальные… – он заколебался, по привычке осторожничая, – принимали наркотики?

Фила искренне расхохоталась, заметив деликатность полицейского.

– Они были под кайфом с утра до вечера. Это было частью игры.

– Какие наркотики?

– Марихуана, конечно, а еще таблетки и что-то вроде марок, которые они клали на язык…

Амфетамины, кислота: арсенал того времени.

– Вы знаете, где они их брали?

Фила покачала головой. Эрван подчеркнул последние слова, которые записал. В голове вертелась одна мысль: почему в городе, охваченном ужасом перед серийным убийцей и где шла гражданская война, эти девушки продолжали выходить из дому?

А теперь главный вопрос:

– Вы помните Катрин Фонтана?

– Катрин… ее все терпеть не могли.

Ответ заставил его подскочить. В лучшем случае он ожидал смутного воспоминания. В худшем – вообще никакой реакции. Катрин, француженка и медсестра, не соответствовала профилю «Саламандр».

– Почему?

– Потому что она увела Грегуара у Мэгги.

Вторая сенсация. Грегуар не только знал Кати, но и спал с ней! Отец ни слова про это не сказал – ничего удивительного…

– Что вы можете о ней сказать?

– Ничего особенного. Я знаю только то, что другие рассказывали. Она подцепила Грегуара в канун Нового года, в «Лучезарном Городе». «Саламандры» твердили, что она была последней стервой, каких только земля носила…

Фила говорила тонким, писклявым голоском, не переставая глубоко затягиваться. Ни тени эмоций на горизонте: ни чувств, ни сочувствия.

– А о ее убийстве вы что-нибудь помните?

– Ничего. Еще одно имя в списке, и все. Но обычной печали не было… Девушки говорили, что эта потаскуха получила по заслугам и никто о ней не заплачет. И прочее в таком духе.

– Мэгги верховодила в группе?

– Нет. Как ни странно, смерть Кати совершенно ее сразила. Она даже уехала в Кисангани. Она больше и слышать не хотела о Лонтано.

– А Грегуар?

– Его тоже больше не видели. Он день и ночь вел расследование, но безрезультатно. Жертвы множились, а у него не было никаких зацепок. Родители говорили, что ничего у него не выйдет. Все думали, что Человек-гвоздь – это неуловимый демон. Проклятие Лонтано.

Эрван по-прежнему все записывал – дословно то, что говорила Фила, – но больше ничего не анализировал.

– Мартина Дюваль, четвертая жертва, тоже была француженкой. Вы ее знали?

– Да. Она была из той же компании.

– Анн-Мари Ньювеланд?

– Аналогично. Обе сидели на репетициях, они были фанатками.

– Значит, Катрин Фонтана стала первой жертвой, которая не была членом клуба?

– Все решили, что Человек-гвоздь хотел бросить вызов Морвану. Ведь всем было известно, что они вместе.

– А никто не предположил, что действовать мог другой убийца? Воспользоваться серией смертей, чтобы прикрыть собственное преступление?

Фила смотрела на него сквозь дымчатые стекла. Впервые ее брови приподнялись: как можно выдумать такую чушь? Ему тоже стало не по себе: а вдруг он ошибается? Все эти выкладки с подсчетом дней и расписаний сорок лет спустя – достаточно ли их, чтобы подкрепить те закрученные сценарии, которые роились у него в голове?

– А следующие жертвы? – заговорил он, заглушая собственные сомнения. – Вы их помните?

Она щелчком отбросила окурок, целясь в лужу. Близость озера превращала лужайку в одну сплошную губку.

– Человек-гвоздь расширял свои охотничьи угодья, вот и все. Он метил не только в «Саламандр». После Катрин он напал на мать семейства прямо у нее на вилле. Он воткнул в ее тело десятки гвоздей, а ее ребенок плакал буквально в нескольких метрах.

Эрван читал об этих фактах в отчете о процессе. Нет смысла расспрашивать дальше. Ни упоминать о последней жертве: двадцатилетней монахине.

– А его арест?