Шериф - Дмитрий Сафонов

Он уже не был влюблен в Лизу. Он ее любил. Это иногда случается — с некоторыми счастливцами.

* * *

Исторический отдел библиотеки размещался в западном крыле.

Лиза шла мимо десятков стеллажей, поворачивала то направо, то налево, но всегда безошибочно, как судно, курс которого прокладывает опытный штурман. Наконец они остановились перед огромным, высящимся до потолка, пыльным стеллажом из мореного дуба. На торцевой части была надпись из выпуклых, когда-то золоченых, а теперь наполовину стершихся букв: «Краеведение».

«Что может быть интересного в краеведении?» — подумал Пинт, но вслух сказать не решился.

— Здесь, — сказала она и показала на третью полку сверху.

Оскар прикинул: просто так не достать.

— В следующем проходе есть стремянка. — Лизин голос звучал ровно и уверенно. — Принеси, пожалуйста.

Оскар принес шаткую скрипучую стремянку и с опаской залез на нее.

— Ищи, — Лиза говорила, глядя прямо перед собой, — толстую потрепанную тетрадь в кожаном переплете. На корешке нет никаких надписей, листы скреплены черным кожаным шнурком. Она должна быть седьмой или восьмой, считая справа.

Пинт внимательно посмотрел там, где она сказала, но ничего похожего на тетрадь в кожаном переплете не обнаружил. Тогда он стал осматривать всю полку, но результат был тот же.

— Я ничего не вижу. Здесь нет никакой тетради. А что там написано?

— История Горной Долины, — задумчиво, словно про себя, сказала Лиза. — Эти слова написаны на обложке. Собственно, только эти слова и можно прочесть, остальной текст зашифрован.

— Вот те раз, — удивился Пинт. — А ты знаешь шифр?

— У любой загадки есть ответ. У этой загадки — плохой ответ.

— Не понимаю. О чем ты говоришь? Какой ответ? — Пинт осторожно слез со стремянки.

Он чувствовал, что Лиза в этот момент далеко. Она была где-то в своих мыслях, и Пинту стало не по себе, она словно шла по карнизу навстречу лунному свету и не боялась упасть, потому что не видела грозящей опасности. Лиза говорила с кем-то неслышным шепотом, так тихо, что Оскар не мог разобрать ни слова, он только видел, как шевелятся ее губы.

— Лиза! — позвал он ее.

Лицо ее прояснилось, морщинки, прорезавшие чистый лоб, исчезли, губы дрогнули и приоткрылись. Она подошла к Оскару и обвила его шею тонкими белыми руками.

— У нас мало времени, — сказала она. — У нас его совсем нет, — сказала она еще тише. — И если мы оба этого хотим, то какая разница, кто начнет первым? Ведь так? — Пинт ничего еще не успел ответить, как она привлекла его к себе и медленно поцеловала в губы.

Оскар покачнулся и едва устоял на ногах.

— Почему? — спросил он, задыхаясь. — Почему у нас мало времени, любовь моя?

— Потому, что его никогда не хватает, — был ответ. — И никогда не хватит на всех.

Пинт не знал, плакать ему или смеяться. Он был на грани помешательства: он даже не представлял, что такая юная, свежая, чистая девушка может быть такой мудрой и уверенной. Не опытной, нет, упаси боже — опыт предполагает ИСТОРИЮ и бездумное следование готовым стереотипам, — но мудрой и уверенной. Он чувствовал себя раздавленным: глупым юнцом, готовым броситься к ее ногам и разрыдаться от счастья, полить их слезами, а потом высушить поцелуями, раздавленным, но в то же время счастливым. Таким счастливым, каким не был никогда.

Он был старше Лизы на десять лет, выше ее на голову, весил почти вдвое больше, но почему-то ощущал себя маленьким заблудившимся мальчиком, который наконец вышел из темного леса и попал в нежные материнские объятия. И, что еще более странно, он совершенно не стеснялся этого.

Глаза его наполнились слезами, он крепче прижал Лизу к себе, чтобы она этого не заметила, и дрогнувшим голосом произнес слова, которые рвались наружу. Очень простые — и очень глубокие слова, таинственные, как заклинание шамана, и загадочные, как слабое мерцание в черной глубине пещеры:

— Я тебя люблю.

Лиза тихо вздрогнула. Она слышала. Она поняла. Пинт не позволил ей высвободиться.

— Пойдем ко мне.

И снова легкая, едва уловимая дрожь, которую Пинт расценил как согласие.

Он повел ее к выходу, все так же крепко обнимая, прижимая к себе, словно сокровище, которое внезапно обрел после долгих лет тяжелых исканий. Он не мог отпустить ее ни на миг. Он боялся ее отпустить.

* * *

Пинт жил один в маленькой однокомнатной квартирке на окраине Александрийска. Квартира была ему явно не по размеру: потолок он доставал рукой, в коридоре с трудом протискивался, в кухне не мог развернуться, а в ванну ступал прямо с порога. Не по размеру, зато вполне по карману —это очевидное достоинство перевешивало все недостатки.

Но сейчас ему казалось, что нет ничего прекраснее этих двадцати двух метров, потому что здесь была Лиза. В любом углу, в самом дальнем закоулке он ощущал ее дурманящий запах и ее теплое дыхание. Он подхватывал это дыхание и никак не мог им напиться.

Он и она, и больше — никого. Пинт чувствовал себя абсолютно счастливым, он знал, что достиг предельной точки, выше которой уже не будет. Он был настолько счастлив, что совершенно забыл о том, что Бог дает всем поровну.

И о том, что за все приходится… нет, не платить… но расплачиваться. Всем и всегда.

* * *

Они не спали всю ночь. Они составляли единое целое. Стоило им распасться хотя бы на минуту, как некая таинственная сила, во много раз сильнее природного электричества, снова заставляла— их объединяться, сливаться вместе, стремиться друг к другу, как куски большого магнита.

Под утро Пинт уснул, а когда проснулся — Лизы уже не было. Она исчезла, как сон, слишком прекрасный для того, чтобы быть правдой.

Он метался по своей каморке, переворачивал мебель и заглядывал в холодильник, словно она могла спрятаться там и тихонько сидеть, дожидаясь, пока он ее найдет. Он бесился и рычал от ярости, но сердце его давила тоска, которой он не мог найти названия.

В ушах отдавались обрывки фраз, которые сказала Лиза: «У нас мало времени. У нас его совсем нет».

Он дважды успел сбегать в библиотеку, стоял за тем стеллажом, где они вчера искали тетрадь в кожаном переплете, и выбегал на каждый шорох, но добился лишь того, что насмерть перепугал своим видом каких-то девчонок, по виду — первокурсниц. Девчонки вскрикнули и убежали.

Кажется, я понимаю, что испытывает человек, когда сходит с ума. Возможно, мне это пригодится в дальнейшем… Если я окончательно не тронусь рассудком.

Пинт заперся дома и запил. Сильно и тяжело, как дедушка-алкоголик (вот и не верь после этого в наследственность). Он чересчур хорошо это помнил: дрожащие руки, пустую и изнуряющую рвоту по утрам, всклокоченные волосы и громадные мешки под глазами.