Смерть в темпе «аллегро» - Константин Валерьевич Ивлев
Шрифт:
Интервал:
– Именно! – подтвердил тенор. – Соучастником его сиятельство мог бы быть, но совершить в одиночку? Мне кажется, что нет. Да и каков мотив мог бы быть у его сиятельства? Дмитрий Павлович был, конечно, хулиганом и человеком, надо полагать, морально не безупречным – но это был умный, очень образованный человек.
– Васильевский? Образованный и умный? – Николай Константинович, он был пьяницей и дебоширом.
– Одно другого не отменяет – я знал массу людей, которые бесконечно талантливы, но много пьют. Для иных это способ забыть о мировой скорби, отключиться от того, что видят вокруг себя, другие просто любят вкус алкоголя, третьи считают, что это нужно для их музы…
– С чего ты вообще решил, что Дмитрий Павлович – умный человек?
– Вы заметили, какие книги в его библиотеке? Милль, Мейстер Эккарт, Петроний Арбитр, свежие парижские издания двух книг Лебона… Зачитанный Менгер, опять же – в оригинале. Мне присуще то качество, которое в беллетристике называют умом – но даже я с трудом прочитал и понял эту книгу. Да, может быть Дмитрий Павлович не был очень глубокомысленным – на это намекает восьмитомник Дружинина, водевили и – простите – сборники нецензурной поэзии. Но совершенно отказывать ему в уме было бы неверно.
Уваров в ответ беззвучно пожал плечами, Филимонов неопределенно покачал головой. Произвели ли на них впечатление мысли Каменева? Нельзя сказать, что они отказались от своей гипотезы, но приняли во внимание и позицию профессора. В любом случае, улик для ареста его сиятельства не было, а, значит, нужно было просто продолжать работать.
В конце улицы показался свободный экипаж, и только надворный советник хотел махнуть рукой и остановить извозчика, как за эту руку его схватил Каменев: «Подождите! Вы слышите?»
Сыщики переглянулись. «Нет» – ответили они, – и буквально через секунду до них донесся едва слышный голос. Из дома по длинной тропинке к ним быстро приближалась высокая плотная фигура в распахнутом старомодном сюртуке.
– Кто это? – спросил Филимонов. Уваров с Каменевым промолчали. Очевидно было, что это не слуга, не камердинер и не секретарь Васильевского – даже издалека были видны и дорогой покрой сюртука, впрочем, порядком износившегося, и трость, и цепочка для карманных часов.
– Господа! – запыхавшимся, дребезжащим от волнения баритоном крикнул на бегу человек. – Господа, хорошо, что я вас застал!
– С кем имеем честь, так сказать? – только и успел сказать подбежавшему субъекту надворный советник, как неизвестный продолжил тараторить.
– Скажите, неужели это правда? Я только пришел домой – и тут такая неожиданность, такая новость. Дмитрий Павлович действительно умер?
– Вы кем приходитесь убитому? – продолжал настаивать сыщик.
Робкие овечьи глаза неизвестного субъекта вылезли из орбит, рот непроизвольно отворился: «Убитому? Дмитрия Павловича убили?» Владимир Алексеевич не знал, что ответить. С одной стороны, нельзя было продолжать разглашать информацию первому попавшемуся человеку – даром, что он выбежал из дома убитого. С другой – неизвестный субъект явно был на нервах, и на вопросы не реагировал – точнее, реагировал не так, как хотелось бы.
– Да, убит, – отрезал Филимонов. – Вы кем приходитесь покойному?
– Я… я… секунду, сейчас соображу, – бессвязно, запинаясь через слово и неловко одергивая сюртук, начал излагать тот, – я прихожусь кузеном. Дело в том, что у Павла Андреевича – это отец убитого – был брат, Владимир Андреевич, мой отец. Соответственно, я двоюродный брат Дмитрия Павловича. Что Павел Андреевич? Я вернулся домой, мне рассказали слуги – и я побежал за вами, даже не видел его еще… Как он?
– Переживает, – односложно ответил Антон Карлович – а как еще было отвечать в такой ситуации.
– Для него это, должно быть, страшный удар, – продолжал новый свидетель. – Он горяч, но мало кто его знает на самом деле, сердце у него не железное. Когда Дмитрий Павлович попал… простите, как у вас называются камеры, где… Впрочем, не суть.
Филимонов с Уваровым поняли, что речь идет о предвариловке, но прерывать свидетеля не решились. Он, кажется, начинал говорить более или менее внятно, так что пусть пока говорит – а там, глядишь, придет в себя. Понадобится – спросим.
– Павел Андреевич тогда глаз не сомкнул, пачку «Дуката» выкурил – одну за одной, дигиталис от сердца принимал чуть не до передозировки. Чего только не передумал. Наутро отправился в полицию…
– Вы – Виктор Васильевский, так? – сообразил Филимонов.
Молодой человек, не ожидавший вопроса, тупо уставился на сыщика. Потом в его голове, по-видимому, что-то щелкнуло, и он догадался ответить: «Да, Виктор Владимирович. К вашим услугам, что называется».
Филимонов довольно похлопал того по плечу, как хлопает по крышке нового рояля пианист: «Давайте найдем место, где сможем спокойно поговорить. Разговор будет долгим».
Каменев тут же предложил зайти в ближайшую чайную, рассчитывая на стакан теплого чая с медом. Предложение отвергли: слишком людно и шумно. Но профессор не оставлял попыток найти заведение с чем-то для своего золотого горла:
– Тут неподалеку есть хорошее местечко, «Кюба». Там как раз есть отдельные кабинеты, никто не потревожит. И кухня там приличная, и обстановка… я там бывал частенько, не откажут без записи. Доберемся за четверть часа пешком, а на пролетке – так совсем мигом.
Ничего удивительного, что в одном из самых дорогих ресторанов столицы кухня была приличной, скатерти – чистыми, а вилки с ложками – помытыми. Васильевский и Уваров решительно запротестовали: за стакан чая придется заплатить какие-то немыслимые деньги, не говоря уж обо всем остальном. Тенор махнул рукой: «забудьте, угощаю. Я хоть и ушел со сцены, но это заведение мне по карману – а уж тем более, что ради дела». Сопротивление было подавлено: кто откажется от возможности побывать если и не в самом лучшем ресторане Петербурга, то уж наверное в самом дорогом. Да еще и с тем, что ему не придется платить.
Ресторан «Кюба» в доходном доме Руадзе по Большой Морской – это легендарное место. Посетителями за вечер там проедаются состояния, как в казино Монте-Карло они проигрываются. А буквально напротив располагается не менее дорогой «Дюссо» – видимо, на тот случай, если после «Кюба» остались деньги.
На голодный желудок да еще вчетвером, меньше, чем со ста рублями заходить туда особенного смысла нет. Можно обойтись и дешевле – но нужно ли? Только на пятьдесят рублей потянула бы рюмка французского «Мартеля», десяток императорских устриц – разумеется, свежих, под лимонным соком – к ним восьмирублевая
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!