Лживый язык - Эндрю Уилсон

— Извините… я слишком разболтался. Вам не нужно все это знать. Сам не понимаю, зачем я откровенничаю с вами. Я просто хотел сказать, что мне знакомо ваше состояние.

Впервые я слышал, чтобы Крейс рассказывал что-то о своей личной жизни. И я постарался запомнить каждое слово.

Мне хотелось знать больше. Я собрался с духом и спросил:

— Вам нравился еще кто-то из ваших коллег… кроме нее, кроме этой Рут?

— Да. Только он… они… были не из преподавательского состава, — ответил Крейс.

— Кто-то из тех, кто работал в городке? С кем вы познакомились вне стен школы?

Мой вопрос взбесил Крейса. Будто разговора, который мы вели, никогда не было.

— Мне казалось, я предупреждал, чтобы вы не смели лезть в мою жизнь, в мою личную жизнь. Это был один из главных пунктов нашего соглашения, который в ходе собеседования мы обговаривали десятки раз. И вы пообещали, что будете подчиняться моим правилам…

Мне пришлось перебить его, воззвать к его здравомыслию.

— Но Гордон… это же была ваша инициатива. Я не просил вас рассказывать о прошлом. Вспомните, вы же сами начали этот разговор. Сказали, что хотите помочь мне… разрешить мою дилемму. Относительно моего влечения к парням.

Я пристально смотрел на Крейса. Его губы беззвучно шевелились, словно он пытался связать воедино несуществующие слова, которые произнес бы, если бы продолжал отчитывать меня.

— Простите… Я не хотел повышать голос, — сказал я, разводя руки. — Просто вы ведь сами начали… этот разговор.

Крейс нахмурился, его веки затрепетали. Вид у него был напряженно сосредоточенный, будто он пытался распутать нить воспоминаний, связавшуюся в узел у него в голове.

— Ну да, конечно… глупость какая-то.

— Разумеется, я не стал бы вас ни о чем спрашивать, но мне показалось, что вы ждете моих вопросов. Я подумал, что вы хотите помочь мне… разобраться в себе.

Попытка не пытка. В конце концов, разве жалость не располагает к откровенности?

— Вы правы. Вы совершенно правы, — проговорил Крейс. — Наверно, пришла пора облегчить душу. А собственно, чего мне бояться?

Он помолчал.

— Даже не знаю, с чего начать.

Морщинки на его лице разгладились, и на мгновение он стал похож на потерянного мальчика.

— Начните со школы, — предложил я. — С того периода вашей жизни.

— Ах, ну да. Школа… Уинтерборн-Эбби. Чудесное место. Волшебное. Она стояла в укромной долине, в окружении леса. Свое название получила от располагавшейся рядом средневековой монастырской церкви, которая служила школьной часовней. В аббатстве было много замечательных скульптур и красивых вещей — реликвии и все такое.

Крейс говорил не по существу, но я не смел его прерывать, потому что сейчас каждое его слово имело значение.

— Знаете, на протяжении многих лет Уинтерборн был частным домом. А еще раньше на той земле находилось целое селение. Настоящий городок — с тремя трактирами, главной улицей, общинными угодьями. Но потом, примерно в тысяча семьсот восьмидесятом году, один человек — думаю, из нуворишей — купил эту землю и все на ней разровнял, решив, что ему не нравится ни вид, на запах, ни люди, которые там жили. Селение он отодвинул на милю, заново отстроив его для тех, кто работал в его поместье. Потом пригласил Брауна, прозванного Большие Возможности,[20]чтобы тот благоустроил долину, и построил для себя дом. В общем, потрудился на славу, так сказать.

— Значит, там вы были счастливы?

— Да, несомненно. Учить мальчиков было одно удовольствие. Они были такие любознательные, занимались с большой охотой, не стеснялись выражать свои мысли. Информацию впитывали как губка.

— Наверно, среди них у вас были свои любимчики?

— Вы правы, Адам. Были, да.

— Так вы говорите, что оказались в том же положении, что и я? Значит, у вас с той коллегой, женщиной, ничего не вышло?

— Нет, не сложилось как-то. А потом я влюбился. — Когда Крейс произносил последнюю фразу, мышцы его лица будто судорогой свело. — Ну же, Гордон, хватит мямлить… — подзадорил он сам себя. — Это всего лишь Адам. Только Адам. Он ничего не скажет. Верно, Адам?

Крейс посмотрел на меня.

— Я влюбился… в ученика, в одного из моих мальчиков… Его звали Крис. Кристофер Дэвидсон. Он был не из малышей, так что не думайте, будто я извращенец.

— Какой он был?

Крейс прищурился, словно пытаясь вызвать в воображении образ юноши.

— Белокурый. Волосы у него были восхитительные — как спелая пшеница.

— Как вы познакомились? То есть… как вы… ну, вы понимаете…

— Сблизились?

— Да.

— Крис учился бесплатно. Его взяли в школу только потому, что его отец получил место школьного органиста. Его родители были бедны как церковные мыши. А сам он был большим умницей, от природы одаренным. Прекрасно знал поэзию и язык. Можно сказать, на уровне интуиции постигал скрытое значение слов, если вы понимаете, что я имею в виду. Я посоветовал ему вплотную заняться английским, чтобы потом пытаться поступить в Оксфорд или Кембридж. Мы регулярно встречались после уроков, и я занимался с ним дополнительно. В доме его родителей книг вообще не было, а они произвели на свет такого вот ангела.

— Так что же произошло?

— Мне и теперь трудно об этом говорить, Адам. Я не уверен…

— Послушайте… Своим рассказом вы уже на многое открыли мне глаза. Может, даже…

— Хорошо, я попытаюсь, но заранее предупреждаю…

— Не беспокойтесь. Возможно, вы тем самым и себе поможете…

— Может, вы и правы.

Крейс опять глубоко вздохнул.

— Мы все больше и больше времени проводили вместе — просто общались, больше ничего. Мне с ним было интересно, и, думаю, он глубоко меня почитал. Потом приключилась беда с его отцом, он его потерял, бедняга.

— А потом?

— Неужели не ясно? Ради бога, Адам… что вы хотите? Крови? Не иначе как сейчас достанете магнитофон или возьмете с меня показания под присягой.

Не красней, сказал я себе. Не смейся смущенно. Сохраняй самообладание.

— Потом у нас началась любовь. Ясно, да? Вы это ожидали услышать, Адам? Как только Крису исполнилось восемнадцать, мы с ним покинули школу. Переехали в Лондон. Крис записался на курс английской литературы. Но с моей подачи — ну и сволочь же я был — бросил учебу после первого семестра. А учился он блестяще, имел огромный потенциал. Но я, подумав, убедил и себя, и Криса, что ему, с его талантом, пора творить самому. Оглядываясь назад, я понимаю, что просто завидовал его молодости, его красоте. Боялся, что он найдет себе сверстника, если останется в университете…