Дорога скорби - Дик Фрэнсис

— Я полагаю, ты осознаешь, что это уже не эксклюзив для «Памп»? Но прибереги свои рассказы для меня, ладно? Дашь мне внутреннюю сторону?

— Она твоя.

Я убрал телефон и предупредил Бетти Брэккен, что ожидается нашествие прессы.

— О нет!

— Ваш жеребец — это последняя капля.

— Арчи! — Она обратилась к брату за поддержкой, и, как в тысячный раз в жизни, он принял правильное решение.

— Дорогая Бетти, — сказал он, — если ты не можешь встречаться с прессой, пусть тебя просто не будет здесь.

— Но... — заколебалась она.

— Я не могу тратить время, — сказал я. Ее брат смерил меня оценивающим взглядом. Сам он был среднего роста, худощавый, бесцветный — человек из толпы. Примечательными были только глаза — карие, яркие и понимающие. У меня возникло неприятное чувство, что он знает обо мне намного больше, чем я о нем.

— Мы еще незнакомы, — вежливо сказал он. — Я брат Бетти. Арчи Кирк.

— Очень приятно, — ответил я и пожал ему руку.

Мы все вместе вернулись в дом, опять обогнув мусорные баки. Машина Арчи Кирка была припаркована перед парадным входом, неподалеку от моей.

Поскольку хозяйка отказывалась уезжать без своего мужа, непонятливого старика, все так же повторявшего свое «Э!», его заботливо вынесли из зала через переднюю дверь и усадили в древний «Даймлер», самый консервативный и респектабельный, какой я только видел.

Мой собственный «Мерседес» цвета кофе с молоком стоял перед домом и что, подумал я, можно сказать о нем? Достаточно дорогой, довольно скромный. Я предпочитаю надежность блеску. И скорость, конечно.

Бетти усадила своего благоверного на заднее сиденье «Даймлера» и уселась рядом с ним, нежно погладив по руке. Прикосновения, подумал я, заменяют речь в их общении. Арчи Кирк занял свое место за рулем, как настоящий главнокомандующий, и поехал со двора, бросив мне на прощание короткое:

— Дайте мне знать.

Я автоматически кивнул. Дать ему знать — что? Все, что я узнаю, предположил я.

Я вернулся в гостиную. Бесстрастные жильцы решили наконец уйти в свое крыло дома. Псы задремали. Тетушка сердито требовала присутствия Эстер. Эстер, чей рабочий день начинался в восемь и ни секундой раньше, невзирая на грабителей, полицию и все остальное, непоколебимо стояла в дверях — маленькая кудрявая работница, знающая свои «права».

Я оставил двух сварливых женщин выяснять отношения и отправился на поиски Джонатана. Что за дом! Прессу здесь встретили приветливо. Я искал, но не мог найти парня, и мне оставалось только надеяться, что отменная невоспитанность удержит его на приличном расстоянии от репортеров с микрофонами. В «Лендровере», который он видел ночью, привезли мачете для жеребца, и я хотел найти его до того, как водитель поймет, что возникла необходимость быстро все скрыть.

Прежде всего меня занимал сам жеребец. Я завел машину и направился на север, в Ламборн, размышляя, что делать с полицией. У меня был опыт столкновений, иногда оканчивавшихся плачевно, иногда — благополучно. Вообще полицейские не любят частных сыщиков вроде меня и могут совершенно явно начать препятствовать, если окажется, что я занялся тем, что они считают только своим делом. Иногда, однако, я обнаруживал, что они не прочь принять помощь. Я старался не задевать их больные места, а заодно и больные места службы безопасности Жокейского клуба и Британской коллегии бегов. Я всегда был осторожен.

Кстати, о Жокейском клубе. В глазах его членов я то был героем, то предавался анафеме, в зависимости от того, кто был главным распорядителем.

Сотрудничество с полицией также сильно зависело от полицейского, с которым я имел дело, и от состояния его личных проблем в тот момент, когда мы встречались.

Более того, правила сбора свидетельств становились все строже. Присяжные больше не верили полиции безоговорочно. Для того чтобы суд принял что-то в качестве доказательства, это нужно было задокументировать и подробно объяснить. Например, нельзя заявить, размахивая мачете: «Я нашел его в „Лендровере“ — следовательно, это он отсек ногу лошади». Чтобы просто заглянуть в «Лендровер» в поисках мачете, нужно сначала получить специальный ордер на обыск, а его Сиду Холли не давали. Иногда и полиции не давали.

Полиция в целом разделена на автономные округа, которые расследуют преступления на своей территории, но мало что замечают за ее пределами. В Йоркшире могли и не слышать о покалеченном в Ланкашире жеребце. Серийные убийцы годами остаются непойманными, потому что информация передается слишком медленно. А тот, кто серийно калечит лошадей, может и вообще не попасть в центральную картотеку.

Одолев последний подъем перед Ламборном, я вдруг услышал, как в машине что-то стучит, и свернул на обочину, мрачно размышляя о поломке в амортизаторах и прочих неприятностях, но стук не прекратился и после того, как машина остановилась. Обуреваемый подозрениями, я вылез, обошел машину и с некоторым трудом открыл багажник. Что-то там было не в порядке с замком.

В отделении для багажа, скорчившись, лежал Джонатан. Он снял ботинок, которым и стучал в борт кузова. Когда я поднял крышку, он прекратил стучать и с вызовом глянул на меня.

— Какого черта ты здесь делаешь? — спросил я.

Дурацкий вопрос. Он разглядывал свой ботинок. Тогда я сказал по-другому:

— Выметайся.

Он выбрался на дорогу и спокойно натянул ботинок, Не сделав ни малейшей попытки оправдаться. Я захлопнул крышку багажника со второй попытки и вернулся на водительское место. Он подошел к дверце, обнаружил, что она заперта, и постучал по стеклу, чтобы привлечь к этому мое внимание. Я завел двигатель, слегка приспустил стекло и сказал ему:

— До Ламборна всего три мили.

— Эй, нет! Вы не можете бросить меня здесь!

На что спорим, подумал я и поехал по пустынной дороге. В зеркало заднего обзора я видел, что он решительно бежит следом. Я ехал медленно, но быстрее, чем он бежал. И все же он продолжал бежать.

Примерно через милю, на повороте, я потерял его из виду. Я притормозил и остановился. Джонатан показался из-за поворота, увидел мою машину, рванул вперед и на этот раз подбежал к водительскому месту. Дверь я не открыл, но спустил стекло дюйма на три или четыре.

— Ну и зачем все это? — спросил он.

— Что — зачем?

— Зачем надо было заставлять меня бежать?

— Ты сломал замок в моем багажнике.

— Что? — Он опешил. — Я только засунул туда гвоздь. У меня не было ключа.

Ключа нет — значит, гвоздь. Это же очевидно, говорил весь его вид.

— А кто будет платить за починку? — спросил я.

— Что там с ним сделали? — нетерпеливо спросил он, как будто не в силах понять такую мелочность.