Ужин со смертельным исходом - Джон Данн Макдональд

— И что он сказал?

Уилма перевернулась, приподнялась на локте, надвинувшись на меня, так что одна большая безупречная грудь затмила полмира.

— Он сказал, Рэнди, что может идентифицировать причину моей так называемой нимфомании. Посчитал, что она не имеет под собой никакой физиологической основы. Таковая, по его мнению, вообще редко присутствует. Обычно это обусловлено тем, что человек страстно хочет быть любимым, но тому есть какое-то препятствие. У меня это внешность. Бог мой, что у меня творилось в душе! Средоточие безумных желаний. А эта моя семья! Господи! Они давали мне затрещину ни за что — просто за то, что я прошла мимо. Странно кажется, как подумаешь об этом — о том, что ты проводишь всю оставленную жизнь сводя счеты. Но психоаналитик сказал, что именно этим я и занимаюсь. Что я затаила обиду на мужской пол. Они не замечали меня, когда я хотела, чтобы меня заметили. Сказал, что это скверно, потому что теперь я никого не смогу любить по-настоящему. Но, черт возьми, наверное, я вполне без этого обхожусь. Я спросила его, почему у меня такая большая потребность в физической любви. Он объяснил, что это просто символ. Он пообещал меня вылечить, если я дам ему время. Ну, я подумала над этим и ответила: мол, большое спасибо, а я и так проживу. Вот так-то, Рэнди. Я действительно тебя ненавижу. Ты можешь в это поверить?

И, посмотрев на нее, я смог в это поверить. И, несмотря на это, ее понять. И, несмотря на это, даже пожалеть и полюбить того ребенка, которым она когда-то была.

А еще я пожалел себя за то, что мне случилось встать в нужном месте в нужное время, для того чтобы меня переехала эта беспощадная женщина-машина, при всем при том осознавая, что это ни в коей мере меня не оправдывает. Она лишь раскрыла во мне изначальную чувственность, мазохистскую слабину, о которой я не подозревал.

Но Уилма редко так со мной разговаривала. По большей части мне была уготована роль мальчика для битья.

Был еще один случай.

— А Ноэль знает об этом, Рэнди? — как-то поинтересовалась она.

— Я ей не рассказывал, если ты это имеешь в виду.

— Но она знает?

— В этом я совершенно уверен.

— Разве тебя это не тяготит? Ты не хотел бы покончить со всем этим и попытаться снова сделать ее счастливой?

— Я знаю, что мне следовало бы так сделать.

— Но ты будешь это продолжать в том же духе, правда?

— Да. Наверное, так.

— Скажи почему.

— Что ты имеешь в виду?

— Скажи мне, почему ты не собираешься с этим покончить.

— Потому что... я не могу.

— Вот это я и хотела от тебя услышать. Позволь мне рассказать тебе о других, Рэнди. Разве ты не хочешь меня послушать?

— Пожалуйста, не надо, Уилма.

— Мне нравится о них разговаривать. Так же как я разговариваю с ними о тебе.

— Перестань, Уилма.

— Ладно, перестану. Скажи мне, какой ты. Слабый?

— Слабый, грешный и грязный.

— И тебе стыдно?

— Нет. Мне не стыдно.

— А должно быть стыдно?

— Да, должно быть. То, что я делаю, грех в глазах людей и Бога.

— Это чудесно звучит. Ты должен когда-нибудь еще раз так сказать. Но сейчас мы прекратим разговор, правда, Рэнди? Сейчас, дорогой, мы прекратим разговор. Правда? Правда?

И не было никакого спасения, как и всегда. Как будто я хотел греховности. Как будто я стремился к деградации. Как будто мне нужно было и дальше казнить себя за какие-то непонятные преступления, за ту вину, которую мне еще не разъяснили. И я спрашивал себя — убью ли я ее когда-нибудь. Это было единственным возможным выходом. Она была неистощима на мелкие унижения. Заставляла вытряхивать ее пепельницы, сортировать ее одежду для чистки, ухаживать за ее обувью, прибираться за ней. Она была здоровым, крепким животным и разбрасывала все как попало в комнатах, в которых жила. Ей нравилось заставлять меня рассказывать ей про то, каким большим человеком я собирался стать. Иногда заставляла меня пересказывать эти старые мечты, пока я стелил ее постель, в то время как она сидела у туалетного столика, наблюдая за мной в зеркало.

Я знал о других ее романах. Она специально делала так, чтобы я о них узнал. Жаль, что уши нельзя закрыть, как глаза. Но я не был смещен. Я обладал ею в большей степени, чем кто-то другой, и этого было достаточно. До тех пор, пока она не подпустила к себе Гилмана Хайеса.

— Он ни на что не годится, Уилма. Тебе нужно от него избавиться.

— Мы мило побеседуем о нем. Так, как будто ты моя подружка, Рэнди.

— Он ни на что не годится.

— Он — потрясающий художник, дорогой мой.

— Кто это говорит?

— Стив Уинсан это говорит. Я плачу ему за то, чтобы он так говорил, там, где нужно. Там, где это имеет значение. Будь паинькой, Рэнди. И имей терпение. Он — очень самонадеянный молодой человек и великолепное животное, и, после того как мы наденем на него прочную узду, мы отправим его на все четыре стороны и забудем о нем.

— Он стоит тебе слишком больших денег.

— Рэнди, дорогой, ты пилишь меня, как старая карга. Будь мягким и терпеливым, и Уилма скоро вернется. У бедняжки Гила появилась абсурдная идея, что он оказывает мне определенного рода услугу. Я сумею поправить его в этом небольшом заблуждении. А потом, поскольку он несколько скучноват, мы отправим его на все четыре стороны, повзрослевшим и помудревшим.

Уилма посвятила меня в список приглашенных на этот уик-энд. Хайес, Докерти, Стив, Джуди и Уоллас Дорн. Была одержана маленькая победа в том, что касалось Хайеса. Это дало мне время, чтобы проверить состояние ее счетов. И то, что я увидел, мне не понравилось. У меня состоялся разговор с ней во вторник. Я всеми силами старался ее напугать. Говорил не стесняясь в выражениях. Она лишь улыбалась и загибала пальцы:

— Сдать дом в Куэрнаваке. Галочка. Подыскать здесь квартиру поменьше. Может быть. Спровадить Гила и отказаться от тех усилий, которые Стив предпринимает ради нас. Галочка. Перестать тратить так много на другие вещи. Галочка. И ты знаешь, дорогой, раз уж мы производим изменения, Джуди и Уоллас Дорн тоже ужасно мне надоели. Думаю, я произведу кое-какие изменения. А тебе не кажется, что ты тоже дороговато мне обходишься?

— Это тебе решать, — ответил я.

— Мужественный Рэнди. Даже глазом не моргнул. Свяжи меня по телефону с Мэвис, дорогой.

— Ты это серьезно... насчет того, чтобы и со мной тоже распрощаться?

— Ну вот, ты все испортил тем, что разволновался. Ты уж побудь хорошим мальчиком в этот уик-энд. А там посмотрим. Позови Мэвис к телефону, и, пока я буду разговаривать, можешь уехать — на сегодня ты свободен. Скоро явится Гил. Бедняжка, его просто с души воротит, когда он тебя здесь застает. По-моему, ты ему совсем не нравишься.