На зоне - Евгений Сухов

– Полковник Хвощ! – С минуту он молча слушал, и лицо его меняло выражение. – Так, ясно. – В голосе появилась хрипотца. – Вас понял, товарищ генерал. Не подведем. Все будет чисто.

Положив трубку, полковник метнул быстрый взгляд на Варяга, потом окликнул одного из своих парней:

– Слышь, все меняется. Ситуация изменилась. – Он пальцем поманил парня к себе, тот послушно подошел и наклонил голову над столом. Полковник зашептал ему в ухо. Что-то нарисовал на листке бумаги.

В дверь постучали. Охранник в черном щелкнул замком. Вошли двое. Варяг сидел спиной к двери и только по звуку мог догадываться, что происходит.

В следующий момент ему на голову обрушился чудовищный удар. Еще один. Потом он потерял сознание.

Уложив сына в постель, Светлана прошла в гостиную. Некоторое время она бесцельно бродила по комнате, задумчиво останавливаясь перед висевшей на стене картиной, изображавшей уютный московский дворик. Она купила эту картину у какого-то никому не известного художника, еще когда вместе с Владиславом жила в Москве, когда и думать не думала, что ей придется покинуть родину. Но, уезжая, взяла с собой именно ее, как будто чувствовала, что там, на чужбине, именно эта вещь будет ей так необходима. Она увидела что-то особенное в этом дворике, освещенном зимним закатным солнцем, которое окрасило в теплый розовый цвет по-московски грязный снег. Несколько старинных, похожих на купеческие, домиков темной стеной закрывали небо, и только наверху чуть видна была его полоска – алая, с золотом, с блестевшими в умирающих солнечных лучах маленькими луковками церкви. В центре дворика стояла брошенная кем-то машина, чернели темными провалами окна, а возле подъезда, чуть заметная в вечерних сумерках, светлела одинокая человеческая фигура.

Тогда, в Москве, Света купила эту картину механически, даже на задумавшись над тем, что же ее привлекло в ней. Она просто понравилась ей, и все. Цвета, композиция – во всех этих тонкостях Светлана никогда толком не разбиралась, но чувство прекрасного было присуще ей с детства.

Сейчас, сидя в своем шикарном американском доме, она часто ловила себя на том, что, оказавшись перед этой картиной, невольно задерживается возле нее, чтобы вновь и вновь испытать это странное чувство, нечто вроде сладкой печали, радости и одновременно тоски, от которой сердце, сжавшись вначале, начинало сильно колотиться потом. Раньше она никогда не испытывала ничего подобного. Разве что в детстве, потому что иногда ей казалось, что чувство это ей знакомо – оттуда, из далекого прошлого, когда все было просто и ясно, когда она жила в маленьком северном городишке, когда были родители, способные защитить ее от всех невзгод, и мир был прекрасным и загадочным, полным невероятных приключений и надежд.

Когда однажды она поделилась с Владиславом своими переживаниями, он внимательно посмотрел на нее и вдруг усмехнулся. Она даже обиделась, подумав, что он смеется над ней.

– Ну чего ты усмехаешься? – запальчиво спросила она. – Можно подумать, что тебе это чувство знакомо!

– Знакомо, – без тени улыбки отозвался он. – И не только мне. Но и многим другим людям. Это чувство называется ностальгией. – Он улыбнулся наконец: – Слышала о такой?

Светлана смотрела на него, открыв рот. Для нее это было настоящим откровением. Ведь она была счастлива, ничего такого, что можно было назвать тоской – даже тоской по родине, – она не испытывала. Тем более она не могла представить себе, что ее муж, человек занятой, сильный и целеустремленный, может занимать свое время подобными сентиментальными глупостями.

Теперь она стала больше прислушиваться к своим ощущениям, и вскоре была вынуждена признать, что так оно и было – она скучала по России. Этот неказистый московский дворик олицетворял для нее родину, все то дорогое, что связывало ее с той, прежней жизнью. Такой всплеск патриотизма был для нее настоящей неожиданностью. При этом она никогда не вспоминала что-то конкретное, но эта странная, доставляющая радость боль с тех пор прочно поселилась в ней, а когда случились все эти страшные события с ее похищением, когда они с сынишкой Олежкой едва остались живы, когда странный человек Юрьев расстрелял Монтиссори и всю его охрану, когда Владислава посадили в американскую тюрьму, эта боль усилилась в десятки раз и уже не покидала ее ни днем ни ночью. Теперь ей казалось, что, если они с мужем и Олежкой вернутся домой, все сразу наладится и уже никогда с ними со всеми ничего плохого не случится.

Она услышала звук подъехавшей машины, потом мелодичный звонок в дверь и пошла открывать.

Это был Сивый. Он пребывал в радостном возбуждении и, войдя в прихожую, извлек из-за спины руку с великолепным букетом прелестных желтых тюльпанов. Света ахнула: ' – Мои любимые! Откуда ты знаешь?

– Знаю, – самодовольно ответил Сивый. – Только вот непонятно, почему именно желтые?.. Вроде, к разлуке.

– Ничего не к разлуке! – возмутилась Светлана.

– Ну, не знаю, мое дело маленькое… Букет, как ты понимаешь, от твоего мужа. У него, видишь ли, в тюряге других дел нет, как жене букеты посылать, вот я и бегаю…

Он потер руки, внимательно посмотрел ей в глаза:

– Хоть это и не принято в этой стране… Пожрать дашь?.. Домашненького хочется, надоел этот «фаст-фуд» проклятый…

Светлана сощурилась:

– Зависит, какие новости принес. Не отвечая, Сивый прошел в дом.

– Черт, – бормотал он, вымыв руки в ванной, – забыл, где у тебя кухня… Люблю, знаешь ли, на кухне ужинать. Уютненько так, по-московски…

– Ты мне зубы не заговаривай, кормить не буду, пока не скажешь.

Тем не менее она прошла на кухню и достала их духового шкафа фарфоровую супницу. Поставив ее на стол, открыла крышку.

Увидев лежавшие горкой и источавшие чудесный аромат настоящие сибирские пельмени, Сивый застонал.

– Даже не думай. – Светлана снова закрыла крышку. – Говори.

– А что говорить, – скороговоркой забормотал Сивый, усаживаясь за стол и не сводя глаз с вожделенной супницы. – Завтра вечером вылетаем в Москву.

– Как в Москву?!

– А вот так. Разлюбезный твой муж, Владислав Геннадиевич, улетел сегодня утром, а мы – завтра вечером.

– Неужели? – Светлана радостно всплеснула руками.

– Именно так. Вот и все дела. Ну-ка, давай сюда пельмени… А водка есть?

– Ух ты! – вдруг раздался сзади восхищенный вздох, и они обернулись к двери.

На пороге кухни стоял, одетый в веселенькую, с мишками и зайчиками, пижаму, Олежка. Некоторое время он изучающе смотрел на Сивого, потом критически взглянул на мать и с невозмутимым видом протянул свое обычное:

– Mo-ом.

– Что, зайчик? – ласково отозвалась Светлана.

– Я хочу пить.

– Ну так попей.

Мальчишка продолжал стоять, зябко поджимая пальцы босых ног и выразительно глядя на мать.