Аллегро на Балканах - Александр Михайловский

– Хорошо, Павел Павлович, – кивнула императрица Ольга, – с моим дядей Вилли все понятно. Приедет – поговорим. Но теперь скажите, какова, по вашему мнению, цель визита наследника австро-венгерского престола? Он-то чего к нам прется?

– Франц Фердинанд совсем не глупый человек, – сказал канцлер Одинцов, – и он понимает, что его государство на грани распада, а династия – на грани вымирания. Даже его собственные дети уже не Габсбурги, а Гогенберги, потому что брак с Софьей Хотек признан морганатическим. У него есть план реформирования сего несуразного лоскутного одеяла, но, по моему мнению, это все благие мечтания. Хотя тут есть что обсуждать. Одно дело, когда развод происходит в ходе грандиозного скандала с дракой ближних и дальних родственников, раздиранием пополам перин и битьем посуды, и совсем другое, когда бывшие супруги делают это мирно и цивилизованно, даже не прибегая к помощи суда, а потом с новыми половинами ходят друг к другу в гости по праздникам. Наблюдал я там, у себя, такое у своих знакомых. Одним словом, Австро-Венгрия, как и Германия, тоже не хочет играть в игру «Тотальная война», потому что для нее это верная гибель. Нынешний австрийский император живет по принципу: дедушка старый, вот помрет, тогда и делайте, что хотите, а пока я жив, все будет по старинке.

– То есть вы считаете, – сказала императрица, – что старый мизерабль Франц-Иосиф понял, что Германия теперь сама по себе и подослал к нам своего племянника, чтобы оттянуть решающий конфликт до момента своей смерти?

– Что-то вроде того, – согласился канцлер Одинцов. – Но только если претензии Франции на Эльзас и Лотарингию даже не записаны в Брестские соглашения (так как это оборонительный, а не агрессивный альянс), то право сербской королевы собрать под свой скипетр весь этот страдающий народ с нашей стороны никак не может быть подвержено сомнению. Но вряд ли Франц Фердинанд согласится отдать сербские земли добром. В этом деле стоит только начать – и из Австро-Венгерской империи различные народы побегут как пациенты из чумного барака…

– Возможно, вы и правы, – с легким сомнением произнесла императрица, – а возможно, и нет. В любом случае, как мне кажется, на первых порах следует всерьез разговаривать с Вильгельмом, а в отношении Франца Фердинанда ограничиться культурной программой. От Германии мне не нужно ничего, кроме вечного мира: ни Восточной Пруссии, ни Силезии, ни возвращения Франции Эльзаса и Лотарингии, ни даже извинений за политику Бисмарка, который наколбасил такого, что и на голову не налезет. И если дядя Вилли едет к нам с чем-то вменяемым, а не с очередной завиральной идеей, то мы с ним вполне можем договориться – и вот тогда, уже втроем, можно будет обсуждать Австро-Венгерский вопрос.

– А если вы, Ольга, с кайзером Вильгельмом не договоритесь, что тогда? – с интересом спросил канцлер Одинцов.

– А вот тогда, – усмехнулась русская императрица, – вы с моим Сашкой без малейших колебаний приведете в действие наш первоначальный план.

8 августа 1907 года, ранее утро, Болгария, фронты Балканской войны.

Диспозиция на момент начала активных боевых действий была следующей. На крайнем, северо-западном, фланге Балканского фронта находилась Черногория. В отличие от Сербии и Болгарии, где мобилизация проводилась организованно и по плану, в Черногории мужчины сбежались на призывные пункты и воинские части без всякой команды. Это страна маленькая, и в считанные дни численность ее армии увеличилась с двадцати двух до пятидесяти тысяч штыков, из которых десять тысяч вообще не планировалось призывать. Такие же безбашенные командиры, не в силах сдержать энтузиазм подчиненных, отдали приказы – и двадцать восьмого июня, за одиннадцать дней до назначенного срока, черногорские отряды уже вторглись на территорию оккупированного австрийцами турецкого Санджака, а также на север Албании, осадив при этом город Шкодер (он же Скутари). И напрасно российский министр-резидент (посол) господин Соловьев (военные советники просто не успели прибыть) доказывал, что войну союзники должны начинать одновременно, и уж тем более не стоит входить на территорию оккупированного австрийцами Санджака – этих черногорцев разве остановишь…

Князь Никола Черногорский, будучи хорошим стихийным психологом, просчитал, что на Санджак у старого жулика Франца-Иосифа нет никаких документов, даже филькиной грамоты от Берлинского конгресса. Поэтому, когда черногорцы начали блокировать австрийские гарнизоны, там началось нечто вроде паники. Никаких вменяемых приказов на подобный случай австрийские командиры не имели – ведь прежде никто не предполагал, что такое возможно в принципе, а действовать «по уставу» не позволяло то обстоятельство, что никто на австрийские войска не нападал, и находились они не на своей земле. Риск неблагоприятного развития событий, конечно, имелся, но как раз в момент наивысшего кипения в мозгу генерал-полковника Франца Конрада фон Хётцендорфа и поступило из Берлина то самое предупреждение из Берлина о нежелательности создания конфликта с Россией и ее союзниками, да еще и на ровном месте. Поняв, что война с Черногорией по инициативе Вены – как раз то явление, которое категорически не одобрят в Берлине, начальник австрийского генерального штаба отдал своим войскам приказ отступать, в силу чего Санджак был занят без боя черногорцами и присоединившимися к ним сербами.

А вот со Шкодером черногорцам не повезло, и не могло повезти. Город был хорошо укреплен, а его гарнизон (состоящий по большей части не из албанцев, а анатолийских турок) лоялен султану. Попытка взять город с налета не принесла черногорцам ничего, кроме потерь, а последующие штурмы умножили число жертв. Без стянутой к Шкодеру осадной артиллерии (которой у Черногории имелось всего сорок стволов) штурмовать этот город не имело смысла. Побившись так о турецкую оборону несколько дней, черногорская армия перешла к планомерной осаде. И вовремя. Командующий османской западной армией Мехмед-паша на границе с Болгарией ограничился батальонами редифа, укрепившимися на горных перевалах, а с основными силами (девяносто пять тысяч штыков, примерно пополам редиф и низам) из района Куманово двинулся на север к Приштине. Оттуда один турецкий корпус численностью в тридцать пять тысяч штыков двигались на выручку гарнизона Шкодера, а два других корпуса должны были противостоять сербской армии в Косовском крае.

Еще тридцать тысяч аскеров, разбитых на отдельные батальоны-таборы, остались в тылах армии для поддержания хотя бы минимального порядка и отражения наскоков болгарских революционных чет, необычайно активизировавшихся за последнее время. С началом объявленного султаном Абдул-Гамидом джихада против неверных силы сопротивления вышли из подполья. Подрывы полотна на железной дороге стали обычным явлением, а в сторону от главных дорог турецким аскерам меньше чем табором (батальоном) и без поддержки артиллерии к болгарским селам лучше было не соваться. У четников обнаружилось достаточно приличное количество ручных пулеметов Мадсена[6] под германский патрон, и ручных бомб, из которых удобно мастерить растяжки и другой подходящей для убийства утвари – в силу чего небольшие группы турецких солдат, особенно из плохо вооруженного редифа, гибли в мелких стычках без всякого смысла и толка. По этой причине этого резня христиан коснулась в основном городского населения, над которым турки были господами и начальниками. Кровь невинных текла рекой, при этом убийцы понимали, что когда ситуация дойдет до разрешения, с их семьями будет то же самое, но ничего не могли поделать со своими хищными инстинктами. При этом случалось, что турецкие семьи прятали у себя своих соседей-болгар, но на фоне всеобщего разгула ожесточения и фанатизма такие случаи были почти незаметны.