Финальный танец, или Позови меня с собой - Марина Крамер

– Ты не волнуйся, подадим апелляцию, найдем другого судью, в конце концов, – сказал он, когда Алекс уже сидел в машине. – Сейчас главное – подлечись и отдохни, много всего навалилось.

Алекс метнул в его сторону злобный взгляд и отвернулся. Кирилл потоптался на месте и решил – все, разговор окончен. Дальше будет видно, как и что сделать.

Алекс провел в больнице двое суток, ему наложили повязку на челюсть, что очень осложнило и общение, и вообще всю жизнь. Кому понравится втягивать через трубочку протертую больничную пищу? На исходе вторых суток в его палату неожиданно явился мужчина, показал жетон и заявил, что должен получить его, Алекса, показания по делу об аварии.

«Какой аварии?» – написал Алекс на листке, не вполне понимая, о чем идет речь.

– Ваш адвокат господин Зиммерхольц разбился на мотоцикле сегодня ночью. – Серые глаза полицейского внимательно следили за реакцией. Ее не последовало – Алекс остался по-прежнему невозмутим и спокоен.

– Что вы хотите от меня? – с трудом выдавил он через плотно сжатые зубы и почувствовал отвратительный привкус железа во рту – такое ощущение часто возникало у него в последнее время.

– Мне нужно знать, где вы были между тремя и семью часами утра сегодня.

– Здесь.

Полицейский смотрел подозрительно, и Алекс чувствовал – не верит.

– Кто-то из персонала может подтвердить, что вы не отлучались из палаты в это время?

– Я этого не знаю. Ко мне никто не заходил, и я сам не покидал палату – спал, – говорить сквозь зубы оказалось занятием не из легких, Алекс чувствовал почти физическую усталость и ломоту в челюсти. Когда уже дотошный малый оставит его в покое? Хотелось уснуть хотя бы на час.

– А ведь это означает, что алиби у вас нет.

– Мне не нужно алиби. Я не собирался убивать собственного адвоката.

– А я разве сказал, что господина Зиммерхольца убили? – Густые брови полицейского сошлись на переносице, он нахмурился и сделал какую-то пометку в блокноте.

Алекса охватило бешенство – мало того, что этот идиот задает вопросы, так еще и пытается его на неточностях ловить!

– Я все сказал.

– Не горячитесь, сэр. Я располагаю сведениями о том, что вы угрожали господину Зиммерхольцу лишить его работы и лицензии на право заниматься адвокатской практикой в европейских странах.

– Я?! – Алекс на самом деле совершенно не помнил, что и в каком тоне сказал Кириллу после решения судьи и драки, не может быть, чтобы именно это…

– Вы, вы. Есть свидетели вашего разговора.

– Если эти свидетели – мои родственники, то любое их слово заведомо ложь.

– Насколько я в курсе, вы проиграли дело об опекунстве над дочерью? – Осведомленность полицейского неприятно поражала, возникало ощущение, что в рукаве у него припрятана еще пара-тройка фактов, могущих здорово навредить.

Алекс постарался подавить в себе все умножающуюся злость:

– Это не имеет отношения к тому делу, по которому вы пришли ко мне, не так ли?

– Как знать… – многозначительно протянул полицейский и встал: – На сегодня я вас оставлю, вижу, что разговор вас утомил. Поправляйтесь.

«На сегодня!» – Алекс понял, что нужно выбираться отсюда и как можно скорее уезжать в Цюрих, пока ему не запретили покидать пределы Англии.

Едва только за полицейским закрылась дверь, Алекс откинул одеяло и встал. Нужно немедленно убираться отсюда.

Врач долго отказывался выписывать его, и тогда Алекс заявил, что уйдет без бумаг – они ему не нужны.

– Но ваша челюсть…

– Моя челюсть видела и не такое! – сквозь зубы прошипел он, и врач со вздохом написал на бланке какие-то назначения.

Вещей у Алекса не было, его небольшая сумка осталась в отеле, куда он и направился, попутно позвонив в авиакомпанию и забронировав билет на ближайший самолет до Цюриха.

Гибель Кирилла не взволновала его – тот был отъявленным гонщиком, обожал мотоциклы и скорость, а потому могло произойти всякое, чему удивляться. Не рассчитал, не справился с управлением, на большой скорости не вписался в вираж – мало ли. Но то, что полицейский пришел именно к нему, настораживало. Алекс на самом деле не помнил того, что именно сказал адвокату после окончания процесса – вполне вероятно, что те самые слова, которые повторил полицейский. Но откуда полиции это известно? Наверняка кто-то из Сониных родичей постарался и довел до сведения правоохранителей то, что Алекс может быть не в ладах с законом. Сволочи – лишили его ребенка, а теперь для надежности еще и в тюрьму собираются упечь? Не выйдет! Хотят потягаться с ним? Пусть. За свою дочь он сумеет постоять. В конце концов, женщины приходят и уходят, а ребенок останется с ним на всю жизнь, это родное существо, которое ему по-настоящему необходимо. Он все равно вернет Маргошу. Украдет, увезет – неважно. Девочка должна жить с ним.

Свободного времени по вполне понятной причине оказалось так много, что голова распухала от ненужных и страшных мыслей. Никогда в жизни Марго не думала, что оказаться наедине с собой так ужасно. Когда ничем ты не занята, только копанием в себе и собственной жизни. В углу постоянно скреблась мышь, и это тоже не добавляло спокойствия. Иногда она выбегала на пространство перед дверью, слабо освещенное проникавшим через небольшое узкое окошко лучом, и Марго поджимала ноги, боясь, что зверек вдруг направится к ней.

«Смешно – я, такая огромная по сравнению с ней, и боюсь. Это даже не страх, наверное – просто неприязнь, отвращение. Что может сделать крошечная серая зверюшка? Ничего. Противно – все».

Марго думала о Джефе. Чувство необъяснимой вины перед мужем терзало ее постоянно. Она на самом деле испытывала вину за то, что оказалась не в Дублине, а здесь, что вынуждена опять подчиняться воле Алекса, что не может встать и уехать. А теперь еще и Маша так далеко… Если бы Джеф узнал… Марго хорошо представляла себе ярость мужа – они и так не слишком ладили с Алексом в последнее время. Но как объяснить Джефу, что она, Марго, уже давно не испытывает к Призраку никаких чувств? Даже простой благодарности уже нет, даже жалости почти не осталось, хотя она всегда его жалела – что бы ни случалось. Но теперь… Можно простить собственное заточение, одиночество – но как простить то, что он обманом забрал ее ребенка?

Она вдруг разозлилась на себя: «Какого черта я сижу тут и жалею себя, а?! Мэри бы не сидела – цепь бы зубами грызла! Она бы сопротивлялась – а я опять раскисла и расплылась! Но – все, хватит!»

Марго решительно встала на колени и принялась осматривать пол вокруг себя – не может быть, чтобы нигде не валялось хоть крошечного гвоздика, хоть какой-то металлической штучки, способной помочь ей открыть замок, висевший на старых оковах. Гвоздь она нашла – но не рукой, а коленом, в которое ржавый металл воткнулся, заставив Марго охнуть от боли. Длинная ссадина кровоточила, но Марго не обращала внимания, занятая только замком. Открыть его получилось далеко не сразу, хотя на вид замочек казался хлипким и простым. Марго почти совсем уже отчаялась, когда дужка вдруг отскочила в сторону, давая возможность разъединить пластины наручника. Размяв затекшее красное запястье, Марго поднялась на ноги и прошлась по гаражу, выискивая возможность для побега. Отверстие обнаружилось – небольшое прямоугольное окно почти под крышей, но проблема заключалась в том, что оно было слишком узким. Марго в отчаянии хлопнула себя по бедрам и заплакала – ей ни за что не удастся протиснуться в него, не располосовав себе ноги и все тело.