Клинок эмира - Георгий Брянцев

Басмач начал старательно вывязывать узел. Вдруг рядом на улице захлопали выстрелы.

Наруз Ахмед вздрогнул и приподнялся в стременах. Всадники, ожидавшие за дувалом, кучей ринулись в переулок. Конь под Бахрамом завертелся.

— Аскеры! — крикнул он истошным голосом и, пригнувшись к луке седла, послал своего коня вслед удиравшим басмачам.

Басмач вскочил на коня и вылетел со двора. Веревка натянулась. Связанный Саттар перевернулся, как неживой, раз, другой — и облако пыли скрыло его.

Наруз Ахмед подбежал к дувалу и стал наблюдать за улицей.

Басмач проскакал полсотни шагов и хотел уже свернуть в переулок, как наперерез ему с обнаженным клинком вылетел всадник. Ловким ударом он разрубил натянутую струной веревку, и Саттар остался на дороге.

Басмач рванулся было в сторону, но тот же клинок блеснул в лучах солнца еще раз. Освободившаяся от седока лошадь перемахнула через арык, уткнулась головой в дувал и облегченно заржала.

Всадник подъехал к лежавшему в пыли Саттару и соскочил с коня. Опустившись на колени, он ножом быстро разрезал веревки, опутавшие руки и ноги Халилова.

Это был уполномоченный особого отдела Шубников. Со своим отрядом он шел по следу Наруз Ахмеда и наконец настиг его.

Осторожно выглядывая из-за дувала, Наруз Ахмед наблюдал за Шубниковым. Когда тот опустился над телом Саттара, он подал знак басмачам, вместе с ними вылетел на улицу и поскакал вправо.

Шубников схватился за винтовку и открыл по беглецам огонь. Конь под одним упал на передние ноги и, храпя, кувыркнулся через голову. Но второй басмач и Наруз Ахмед, нещадно нахлестывая обезумевших лошадей и низко пригнувшись к седлам, продолжали удаляться. Однако уже в конце улицы, подняв коней на дыбы они повернули: навстречу им мчались пять конников. Дико гикнув, Наруз Ахмед послал коня на невысокий дувал, и тот легко преодолел препятствие. Басмач же замешкался и попал под клинки красноармейцев.

Сбив с ног старика во дворе, Наруз промчался через сад, через виноградник, перескочил через второй дувал и оказался в переулке.

Километрах в десяти от колхоза он нагнал скакавшего Бахрама и присоединился к нему.

Убедившись, что их уже не преследуют, Бахрам и Наруз Ахмед перевели взмыленных коней на шаг. Долго они ехали молча. Наконец Бахрам спросил:

— Что ты сделал с этим аскером?

— Ничего, — угрюмо ответил Наруз Ахмед. — Его привязали к хвосту коня, а тут выскочил красный дьявол и все испортил…

— Как?

— Разрубил веревку и убил джигита.

Бахрам покачал головой и вновь спросил:

— А ты знаешь, кого ты привязывал к хвосту?

— Нет, а что?

Бахрам усмехнулся:

— Это был тот самый аскер, который отрубил мне ухо и увез Анзират.

Наруз Ахмед плотно закрыл глаза, и из груди его вырвался стон.

— Будь я проклят!… Как я его не узнал?… Неужели это он?

— Он, он… Саттар Халилов! Видно, суждено ему жить…

Наруз Ахмед вновь сомкнул веки. Желваки на его скулах задвигались. Гнев, отчаяние и злоба кипели в нем. О ишак! Длинноухий ишак! Упустил такой случай! И почему взбрело ему в голову привязать его к хвосту коня? Зачем? Не проще ли было покончить с ним ударом ножа? А теперь он жив… Жив! И будет смеяться над своим мстителем… О шайтан!

Они продолжали ехать шагом, сберегая силы лошадей, и молчали, думая каждый о своем.

Под вечер, когда до пограничной реки оставался час езды переменным аллюром, Бахрам первым нарушил молчание:

— Ты твердо решил перебраться на ту сторону?

— А куда же еще? — с раздражением спросил Наруз Ахмед.

— Ты уверен, что тебя там ожидают белые лепешки, шашлык и вино?

Наруз кинул на собеседника короткий злой взгляд и хмуро произнес:

— Тебе лучше известно, что там ожидает нас.

Бахрам кивнул и сказал:

— В том-то и дело, что мне лучше знать. Одиннадцать лет — срок вполне достаточный для того, чтобы кое-что понять.

— И что же ты хочешь сказать?

Бахрам не ответил. Оглянувшись назад, он увидел вдали большое пыльное облако и хлестнул коня.

— Погоня!

Никаких сомнений быть не могло: облако приближалось. Сквозь пыль угадывались очертания всадников. Их оружие поблескивало в лучах заходившего солнца.

Началась бешеная скачка.

Солнечный диск коснулся края земли и стал угасать.

Кони вынесли Наруза Ахмеда и Бахрама на высокий каменистый берег реки с темно-стальными быстрыми водами.

— Пускай с разгону, — посоветовал Бахрам, и они отъехали шагов на двадцать от берега.

Наруз Ахмед ударил каблуками в бока коня и через мгновение был уже в воде. Конь храпел, скалил зубы, Оторопело водил налитыми кровью, глазами и, преодолевая быстрое течение, уносил твоего хозяина на чужой берег.

Спохватившись, что рядом с ним никого нет, Наруз Ахмед повернулся в седле и увидел Бахрама на берегу.

— Давай! Скорее! Они уже близко! — надрывая глотку, крикнул Наруз Ахмед.

— Плыви, плыви! — донесся до него голос Бахрама. — Я уже был там. С меня хва-а-тит!…

Бахрам повернул коня и шагом поехал навстречу приближавшимся всадникам.

Смятение охватило Наруза Ахмеда. Значит, он остается… Бахрам, верный Бахрам, слуга и телохранитель отца, бросает его в самую трудную минуту…

Наруз хотел что-то крикнуть, но в горле застрял какой-то ком, душили слезы. Закусив губу, он выбрался на чужой глинистый берег и, не оглядываясь, пустил коня вскачь куда глаза глядят.

Словно глубокими морщинами, избороздили южную окраину Тегерана кривые улочки и переулки.

Шум большого города сюда не доходит. Не дотягиваются до этих кварталов трубы водопроводов, иссякает где-то в пути электрический свет. Вечный полумрак, духота и зловоние царят в южном Тегеране.

Здесь прозябали люди на последней грани нищеты. В маленьких кособоких хибарках из глины или необожженного кирпича, а то и просто в ямах, вырытых в земле и покрытых чем попало, в страшной скученности влачили свое существование все те, чьи руки ценились очень дешево или вообще никому не были нужны. Как в знойной пустыне, вода здесь была редкостью. Ее пускали по загрязненным отбросами арыкам раз в неделю, а то и реже. Люди запасались ею впрок и пили экономно, оставляя лишнюю кружку уже тухлой воды на завтра. Все здесь расходовалось по капле и крошке. Только воздух, пыльный и пахучий, выдавался вволю да щедро палило головы бедняков горячее беспощадное солнце.