Спящая в огне - Карина де Сантис

— Не знаю, если честно. — последовал лживый ответ. И Этна сделала вид, будто поверила наставнице. Лгунья. — Думаю, это древняя глупость про какую-то соню, которая наконец должна проснуться и пойти заниматься более полезными делами.

Она улыбнулась, смотря на Этну, пытаясь внушить ей свою ложь. Видела недоверие и потерянность в черных лисьих глазах. Чтобы здесь ни произошло и как бы ее бывшая подопечная не нашла этот треклятый пергамент, это слишком сильно выбило ее из колеи. Такой странной она никогда еще не выглядела.

Этна улыбнулась в ответ, но взгляд все еще был потерянным. Наставница быстро и громко свернула пергамент в трубочку, будто от этого действия зависела вся ее дальнейшая жизнь. Будто тем самым могла избавиться от слов, что таились на бумаге вот уже не первый год и даже не первое столетие.

В читальне повисло тяжелое молчание. И оно не нарушилось даже когда Калисто протянула Этне руку, помогая подняться с удобного кресла, уводя ее прочь из комнаты, задувая свечи. Между ними двумя будто разверзлась пропасть после недомолвок и лжи, которую обе распознали в словах друг друга, но не захотели лопать этот мыльный пузырь. И если одна лгала, потому что однажды пообещала хранить секрет, то какая причина у другой?..

Калисто и не думала возвращать девушку обратно на праздник. Вместо этого она повела ее в другое крыло, туда, где были комнаты целителей. Может это и было правильно, ведь у обеих пропало всякое настроение и желание отмечать столь долгожданный праздник. Отворив одну из дверей, наставница махнула рукой внутрь комнаты и Этна, будто коза на веревке, шагнула внутрь. Спальня была почти что такой, как и в ученическом доме. Только больше и ее широкое окно выходило на сторону густого и спящего леса. На прикроватной тумбе стояла одинокая свеча, разгоняя мрак, судя по количеству восковых слез ее зажгли с начала праздника, не раньше. Просторная кровать была заправлена, в ее изножье стоял резной деревянный сундук. Около окна стояло мягкое кресло, а рядом — небольшой стеллаж, на котором стояли любимые книги девушки. В ее прежней комнате их попросту было негде хранить и приходилось оставлять их в читальней, но здесь им нашлось место. На против был туалетный столик с зеркалом, тазом, кувшином, полным воды и мягким полотенцем. Рядом с полотенцем лежал гребень Этны, а возле него льняной мешочек. Кто-то, вероятнее всего сама Калисто, перенесла вещи своей подопечной в ее новую комнату, решив обустроить ее и таким образом помочь с небольшим переездом.

— Небольшой подарок от меня в честь праздника… Доброй ночи, Этна, — кинув короткий взгляд на юную целительницу, Калисто сжала ее плечо и, развернувшись, ушла. Ее шаги тихо отдавались в коридоре, а после послышался звук закрываемой двери.

Этна закрыла дверь в свою новую комнату. Она все еще не отошла от странного воздействия, которое оказал на нее юноша. Ей казалось, будто весь мир замедлился и ужасно тормозил перед ее глазами, расплываясь в свете слабых огней. Она никогда не лгала Калисто. Никогда и ни в чем. Белая волчица, да она ей почти как мать! Но в этот раз… Сама не понимала, почему умолчала о приходе чужака, который дал странный пергамент и заставил прочесть не менее странные строки, которые до сих пор звучали в голове. Это было страшно, хотя она не понимала, почему. И это незнание пугало еще больше.

Заставив себя отмереть, Этна подошла к туалетному столику, беря небольшой мешочек и развязывая его, со всей осторожностью высыпая его содержимое на ладонь. Там оказалось украшение на шею, представлявшее собой кожаный шнурок, соединенный посередине медный кольцом, с которого свисало красивое иссиня-черное перо с белыми прожилками, украшенное вначале белой бусинкой и простые серьги с такими же бусинками и перьями, которые казались мягкими на ощупь. Очень милый подарок со стороны Калисто, а Этна даже не поблагодарила ее за это. Сняв перчатки, она прикоснулась к серьгам, подушечками пальцев водя по мягким темным перышкам — легким и нежным.

Оставив подарок лежать на мешочке, молодая целительница сняла венок со своей головы, вдохнув аромат цветов и ягод, унося его на узкий подоконник, прежде чем вернуться к зеркалу, чтобы распустить волосы, которые успели слабо завиться от такой прически, густыми локонами падая на некрасивое лицо. Расчесав те гребнем и кинув на себя быстрый взгляд, Этна переоделась в свою ночную сорочку, благодаря наставницу за то, что перенесла все ее вещи в новую комнату.

Устроившись на своей кровати, она задула свечу, погружая комнату в густой мрак. Закрыла глаза и быстро погрузилась в сон.

Опаляющая боль. Быстрая, но горячая. Голоса. Множество голосов.

Этна.

Этна.

Делайте, что хотите.

Никто не должен узнать о ее рождении.

Все тело ноет. Болит. Жжет. Глаза крепко закрыты. Она спит. Крепко. Ни одну ночь. Ни один день. Спит, но слышит. Слышит, но не понимает. Горит, но не сгорает.

Что нам с ней делать?

Убить.

Мы не можем ее убить.

Она не должна узнать. Мы не скажем.

У б и т ь.

И проснется Спящая, дочь огня и той, что утаила ее рождение. И выпустит силу свою она на континент. И не будет пощады всем от огня ее и даже вода не сможет помешать ей возвратить Смерть в дом родной.

Маленькое дитя объято огнем. Спит спокойно в жарком пламене, оберегающем ее будто чрево матери. Спит не первый восход трех светил. Вокруг хлопочут люди. Множество людей. Часть из них носит волчьи маски, скрывающие лица. Они говорят. Много и долго. Они спорят. Громко и упрямо. Они действуют. Бесполезно и напрасно.

Ее огонь, ее защиту, пытаются потушить. Но вода бессильна против огня, оберегающего младенца. Она с шипением испаряется, встретившись с пламенем, который объял малышку, но не объял покрывальце, на котором она спала. Слышны молитвы. Тихие. Полные ужаса. Просящие защиты. Взывающие к Матери.

У б и т ь.

Этна!

Этна?

Много раз луны и солнца сменяли друг друга на небосводе. Маленькая девочка спала. Ни разу не открыв глаза. Ни разу не заплакав. Ни разу не поев и ни попив. Но она росла. Крепла. Будто что-то питало ее изнутри.

Но когда все утратили надежду, не зная, что делать с этим проклятьем, она распахнула лисьи глаза. Черная радужка сливалась с расширенным зрачком. Она видела все. Молодых и старых. Добрых и злых. С открытыми лицами и волчьими масками вместо них. И тогда она заплакала. Закричала. Жадно глотая воздух и всхлипывая. Дергая маленькими ручками и ножками. Смоляные волосы разметались по ее лицу. И тогда все заметили. И взмолились.

Милостивая Мать, защити, помоги.

Они болели. Жгли нежную кожу. Вереница отвратительных, розовых и воспаленных следов от огня. Они тянулись по всему телу, опутывая его, будто паутиной. Единственное напоминание об угасшем огне.