Лазерный гусь - Дэн Пласкин

на драку, но тем не менее отравлял мне жизнь просто своим присутствием и постоянным мельканием перед глазами, то можно было бы сказать, что я был доволен своей жизнью. На самом деле, доволен я не был. Я не хотел до конца дней своих оставаться гусем. Но для моего нынешнего положения я вполне нормально себя чувствовал. Наиглавнейшее, что я сделал, полностью начал соблюдать их режим. А он был очень даже простой. Мы либо куда-то летим на ночь, либо не летим. Потом или возвращаемся на прежнее место, или не возвращаемся. Утром поели, поспали, потом опять поели, полетели. Больше всего мне нравился дневной сон. Он похож на сиесту в жарких странах. Вот захотел ты поспать после обеда, так ложись. Для здоровья полезно. Раны меня уже, можно сказать, не беспокоили. И всем этим режимом руководил наш общепризнанный вождь Граф. Я понял, почему тогда сторожа не заметили лису. Граф слишком много брал на себя, а особенно охранные функции, поэтому все и были расслаблены.

Питался я теперь более разнообразно. Стала появляться разная травка, которую гуси кушали с большим аппетитом, нежели корешки со дна озёр. Оперение чистил тоже по распорядку. И самое важное, я научился летать почти как они. Я уже не отставал. Пока я, конечно, держался в конце косяка, где сопротивление воздуха поменьше. Но уже мог выдержать полный перелёт. Также, почти хорошо, научился приземляться на полянки. И это всё за каких-то пять дней. Для меня это было более, чем хорошо. Конечно, основная заслуга здесь не моя, а природы, которая с рождения закладывает в птичьи тела всё необходимое. Хоть в моё тело и не с рождения это всё заложено, но в результате Борькиных опытов получилось аналогично. Я лихо взлетал хоть с земли, хоть с воды. Мне так казалось. На самом деле, всё было гораздо медленнее, чем у остальных, но, когда я вернусь в человека, мне это будет уже безразлично. Вот только застать бы Сыроедова на прежнем месте. О том, что буду делать, если он уже уехал, я старался не думать. Всё будет хорошо. Я себя успокаивал и старался насладиться своим положением. Где мне ещё так подфартит.

Утром я проснулся раньше всех. Мной овладело возбуждение. Я гарцевал как конь. Я сегодня встречусь с Борькой! В таких мыслях я взмыл в небо, сделал пару кругов над полянкой. Граф недовольно смотрел на меня, а мне плевать. Больше я их не увижу. А вон и Афродита спускается в воду. Такого случая упустить нельзя. Она всегда была где-то поблизости, пока я жил среди стаи. Этим и объясняется постоянное присутствие рядом Черноклюва. Дёрнул меня чёрт показать свою удаль перед Афродитой. Я же человек, на кой сдалась мне эта гусыня? Но всё же я это сделал. Я пошёл очень резко на снижение и, как мальчишка на велосипеде, с доворотом приводнился рядом с ней. Я хотел лишь попрощаться. Так думал я. Но Черноклюв думал иначе. Он тут же непонятным образом очутился между мной и Афродитой. Настырный, однако, своего не упустит. Я напоследок поймал всё тот же лукавый взгляд из-за спины своего врага, встряхнул головой, развернулся и побежал по воде, намереваясь навсегда покинуть стаю. Живите счастливо! Ты, Черноклюв, береги её. Ты будешь хорошим мужем. И я взлетел. Набрал небольшую высоту, развернулся и не спеша полетел над озером.

Я планировал взять курс на побережье Белого моря, чтобы потом сориентироваться по местности и уже прямиком направиться к лагерю, где меня ждал Боря Сыроедов. Но осуществить задуманное мне не удалось. Я всё ещё летел над водной поверхностью, как вдруг сильнейший удар в основание шеи парализовал меня. От болевого шока всё потемнело в глазах, и я камнем полетел вниз, будто сбитый выстрелом. Я упал в озеро и полностью скрылся под водой, но тут же моё тело всплыло. Я едва двигался. Способностей хватало лишь на то, чтобы не захлебнуться. Но как это произошло? Кто меня так приложил? Ответ не заставил себя ждать. Надо мной кружил Черноклюв. Он не стал садиться и добивать. Посчитал, что этого достаточно, и улетел прочь. Наверное, он атаковал меня сверху, словно ястреб, и ударил сгибом крыла. И попал как раз в самую больную точку на шее, отвечающую за нервный столб. Сгиб крыла у гуся всё равно, что ребро ладони у человека. Умелый боец этим ребром может кирпичи ломать. Черноклюв был умелым бойцом. Для меня наступила тишина. Тишина и боль.

Я был настолько сильно оглушен, что в первые мгновения потерял способность слышать. Тело не слушалось. Я попытался подвигать лапами, удавалось это с большим трудом, но всё же удавалось. Медленно-медленно я плыл к ближайшей кочке на этом богом забытом заболоченном озере. Плыл долго. Потом не помню, как вскарабкался на неё и забылся.

Пролежал без движения до самых сумерек. Никто ко мне не подходил, справиться о моем здоровье было некому. Ну, а чего я хотел? В дикой природе ты либо пан, либо пропал. Потерял бдительность – вот теперь получи. Здесь только родитель придёт на помощь своему ребёнку, остальные уж как-нибудь сами. В моей жизни не было ещё таких ситуаций, когда в самые трудные дни я оставался один. Поругался с девушкой – можно к друзьям. Не поладил с родителями – можно к девушке, а лучше к друзьям, чаще к Борьке. И такого круговорота мне сейчас не хватало. Я почувствовал себя глубоко одиноким. Заскучал по всем, кого знал. В первую очередь по родителям. Уж сколько я с матерью спорил и капризничал, уж сколько я намекал не вмешиваться в мою жизнь. А вот сейчас больше всего на свете я бы хотел увидеть её. Отец всегда был где-то на заднем плане, но я знаю, что мама часто по жизни опиралась на его мнение и руку. Он надёжный. Пусть не так сильно проявлял свою любовь, но сделает всё ради меня. И всегда делал. Жены у меня не было. Девушка вроде как и была, а вроде, как и нет. Ничем она меня не удерживала. Развлекались мы поодиночке, каждый со своими друзьями. Ни о какой совместной жизни друг с другом ни разу не заговорили. Мне двадцать шесть, и родители то и дело твердят про внуков. Все родители одинаковые. Но я пока ещё, наверное, легкомысленный. Потому как нет у меня никакого желания ограничивать браком свою весёлую жизнь. А дети – это снова ограничения. Причем скучные ограничения. Впрочем, сейчас я