Могила в пожизненное пользование - Андрей Михайлович Дышев

Кабанов заскочил на бортик люльки, схватился за трос. Между пальцев чавкнула густая смазка. Трос был обильно вымазан солидолом. Рука Кабанова скользила по нему, как бусинка по нитке. Он стал раскачивать трос, как язык колокола. Трос ходил волнами, лязгал и скрипел где-то вверху, в темноте.

– А-а-а! – кричал Кабанов, подняв лицо в бездонную черноту, и все сильнее раскачивал трос. – Аааааааа!!

И вдруг – прошло, наверное, минут десять или пятнадцать – вверху что-то загремело, скрипнули петли, и Кабанов почувствовал, как ему на лицо опустился стылый морозный воздух, невообразимо вкусно пахнущий свежим снегом. Кабанов напрягал зрение, морщился, прикрывал лоб ладонью от несуществующего света, но ничего не видел.

– Разобрались? – негромко спросила темнота. – Поздравляю с победой.

Кабанов хотел что-то сказать, но язык онемел во рту. Над ним нависала непостижимая для него абсолютная власть. И у нее не было плоти, не было лица, только голос – ровный, равнодушный, как у электронного кассира в аппарате по продаже проездных на метро. Кабанову казалось, что сверху на него сыплются колючие снежинки, и он невольно облизывал губы, жаждая напиться.

– Если хотите есть, то начинайте грузить песок, – раздалось из черноты. – Песка надо много.

Сверху громыхнуло железо, и все стихло.

Кабанов зажег все свечи, которые смог найти в многочисленных коробках и пакетах, сваленных в кучу на стеллаже. Под руку ему попалась бутылка вина. Кабанов вогнал пробку внутрь бутылки гвоздем и стал пить вино из горлышка. Оно проливалось мимо обросшего усами и бородой рта, стекало по шее на грудь. Вино было чудовищно вкусным! Фантастически вкусным! Умопомрачительно вкусным! Потом Кабанов нашел батон колбасы и стал грызть его вместе со шкуркой. Не пережевывая, он глотал большие куски, давился, и в глазах у него темнело. «Я поднимусь наверх с первой же партией песка!» – думал Кабанов. Не переставая жевать, он ходил вокруг люльки, шумно сопел, тяжко дышал. Бремя власти давило на желудок. Потом он нашел консервную банку с печеночным паштетом, вскрыл ее и принялся запихивать в рот ароматную густую массу пальцами, слово шпателем.

Он был один в закрытом помещении. Впервые за много-много дней он остался наедине с собой. И вокруг громоздились коробки и пакеты с продуктами. А над головой, на недостижимой высоте, чернел люк, из которого с ним разговаривал бог… Бог? Или негодяй, сделавший его рабом? Кабанов тихонько засмеялся: на вопрос можно было ответить и так, и эдак, а в сущности… Эх, в сущности, в сущности… Кабанов плюхнулся на настоящий диван, сквозь потертую обивку которого проступали ребра пружин. Но Кабанову диван показался райским ложем, на котором позволено восседать разве что царям. А разве он не царь? Разве не владыка? Пусть маленький, пусть его царство находится в загаженном подземелье, но все же настоящий самодержец!.. Кабанов раскинул руки и расслабил их на спинке дивана. Чего желает его величество? Можно выпить водочки. И закусить селедочкой… Обваливающееся опьянение усиливало его счастье. Кабанов полез на стеллаж, стащил с него коробку, в которой звенели бутылки. Ого! Четыре поллитровки!

И тут его потянуло на великодушные поступки. Он открыл дверь и выставил наружу коробку с бутылками. Туда же вынес пакет с хлебом, минеральной водой, репчатым луком и пожухлой морковкой. Гуляй народ! Сегодня праздник! Свет из кабинета выплеснулся в коридор желто-мочевой лужей и осветил страшные алчущие лица. В первом ряду стояли Толстуха и Полудевочка-Полустарушка. За ними, частично размытое в темноте, выглядывало прозрачное лицо Зойки, да стягивающий ее шею разлохмаченный шарф. Еще дальше виднелись только фрагменты носов, ушей, да светлячковые глаза двух бывших…

– Гуляй, народ! – позволил Кабанов и властно махнул рукой.

– Ты такой мудрый, такой щедрый!! – зашлась в комплиментах Толстуха и тотчас выдернула из коробки две бутылки. – Ты гений! Прирожденный правитель! Я тебя обожаю! Я на все ради тебя готова! На всё!

– Большому кораблю – большое плаванье! – умозаключила Полудевочка-Полустарушка и умыкнула оставшиеся две бутылки, причем проделала это так ловко, что показалось, будто бутылки сами забежали к ней под халатик.

Зойка смотрела на Кабанова, как на салют, как на фейерверк, озаряющий ночное небо, как на Ниагарский водопад, как на извергающуюся Этну. И в этот миг Кабанов почувствовал… господи, какой ужас! Он почувствовал, что хочет бабу! И не просто бабу! Он хочет Зойку! Зойку Помойку!

Он схватил ее за руку, затащил в кабинет и захлопнул дверь.

– Нравится? – спросил он, широким жестом представляя ей свои новые владения, освещенные дюжиной горящих свечей.

Зойка то ли кивнула, то ли пожала плечами.

– Сними шарф! – приказал он ей.

Она испуганно схватилась за лохматый край тряпки, которой было обернуто ее горло, стала теребить его. Ее губы корежила мучительная улыбка.

– Лучше не надо, – прошептала она, умирая от страха. – Там шрам… В смысле след… От веревки…

«А она ничего, – подумал Кабанов, пытаясь сфокусировать зрачки – Зойка уже двоилась и даже троилась. – Она худенька, хорошая фигурка. Если помыть, сделать ей нормальную прическу, макияж, да приодеть…»

– Водки хочешь? – спросил он и пошел к стеллажам. По пути налетел на тумбочку, опрокинул ее, из выдвижного ящика вывалились сокровища: опутанные пучками волос расчески, старые пудреницы, гнутые гвозди, пустые бутылочки из-под лекарств, резинки, носовые платки… Кабанова выкинуло на стеллаж, как волну на пирс. Он порылся в закромах, под руку ему попалась пачка чая, и Кабанов метнул ее в Зойку.

– Завари! – потребовал он. – Да покрепче!

И бухнулся на диван. Одна из пружин, прорвав обшивку, вырвалась на свободу, показала свою закрученную ржавую головку. Через минуту Кабанов крепко, с громогласным храпом спал.

9

А утром он горько пожалел о том, что устроил народное гуляние. На работу никто не встал. Даже Полудевочка-Полустарушка так нажралась, что приняла Кабанова за Бывшего и попыталась надеть ему на голову кастрюлю.

– Лижи, лижи, хорошенький мой… – сипло произнесла она и снова потеряла сознание.

Зойка Помойка была единственная из всех, кому удалось подняться, но это стоило ей поистине героических усилий. Пунцовая от стыда, она залпом выпила две кружки воды, схватила лопату и заползла в тоннель, откуда не выходила до самого обеда. Она вгрызалась в плотный песчаный грунт со стахановской одержимостью и непременно закопала бы саму себя, если бы не подоспели на помощь остальные обитатели подземелья. Но это случилось только благодаря суровым воспитательным мерам, предпринятым Кабановым. Видя, что никто не реагирует на его увещевания, он выволок из мастерской бак с водой, к которому уже была протоптана тропа, и вынес все