Дитя фортуны - Элис Хоффман

Ричард понял, что уже через несколько месяцев после свадьбы Лайла начала медленно от него ускользать, а потому, слегка повысив голос, сказал:

— Ладно, иди сюда и расскажи, почему ты хотела с собой покончить. Ты же этого хочешь, так что давай.

— Не хочу, — тихо ответила Лайла.

— Ну и не надо, — бросил Ричард. — Только, знаешь, ты либо расскажи мне все, либо забудь об этом. Дальше так жить нельзя.

Она забралась в постель и обняла мужа.

— Ты, кажется, говорила, что умеешь видеть будущее, — сказал он.

— Я умею гадать на чайных листьях, — прошептала Лайла. — Только и всего.

— А я тоже умею видеть будущее, — заявил Ричард. — Так что тебе лучше прекратить бороться с ним, ведь нам с тобой еще долго жить вместе.

Лайле очень хотелось, чтобы он оказался прав, но с приходом зимы она поняла, что оставаться в штате Нью-Йорк им больше нельзя. В Восточном Китае обязательно найдется кто-нибудь, кто разузнает о ней все и обязательно расскажет об этом Ричарду. Прошлое словно наступало ей на пятки. Дело дошло до того, что, когда Лайла вместе со свекровью отправлялась в город за покупками, ей начинало казаться, что где-то здесь, в чужой семье, живет ее дочь. Она не могла смотреть на детей. Ей чудилось, что ее груди вновь начали наливаться молоком. По ночам они так болели, что Лайле приходилось спать на спине. Близилась первая годовщина со дня рождения дочери, и это сводило Лайлу с ума. По вечерам солнце становилось оранжево-черным, а дни были серыми, точно булыжники. Лайла уже не сомневалась, что, если на зиму она останется в Восточном Китае, случится страшное. Она завела разговор о переезде, но Ричард, решив, что ей просто захотелось жить в собственном доме, пообещал меньше чем через год найти дом с видом на Лонг-Айленд и сразу же туда переехать. Однажды, когда на улице стоял мороз, похоже близилась снежная буря, Лайла, дрожа от холода, отправилась на автозаправочную станцию к Ричарду и Джейсону, чтобы отнести им термос с горячим кофе и немного еды. На автозаправке, тихо урча, стояла машина. На пассажирском месте сидела маленькая девочка. Ее мать зашла в контору, чтобы расспросить о дороге. Выйдя из конторы, женщина увидела Лайлу, которая прижалась к боковому стеклу и рыдала, глядя на ребенка.

Лайла усилием воли заставила себя не броситься вслед за автомобилем. Какая разница, что это был не ее ребенок. Лайла хотела его. Внезапно у нее возник ужасный план: спрятаться за машиной, затем схватить ребенка и бежать. И если бы мать девочки еще хоть немного задержалась в конторе, Лайла могла бы уже во весь опор мчаться на запад. Она включила бы радио, и оно тихо играло бы. Она включила бы печку, и маленькая девочка спала бы рядом с Лайлой, а ее сонное дыхание наполняло бы салон автомобиля сладким ароматом.

Именно тогда Лайла решила окончательно: Калифорния — вот что ей нужно. Когда-то она представляла себе, как они с Ричардом будут жить среди голливудских холмов. Ей нужно было уехать гуда, где ее никто не знает, и там начать жить заново. В тот же вечер за ужином Лайла завела разговор о переезде на Запад и уже не могла остановиться. Она говорила и говорила, не замечая того, что все положили вилки и удивленно смотрят на нее.

— Вы с Ричардом планируете уехать из Нью-Йорка? — испуганно спросила Хелен, впервые почувствовав, что иметь невестку — дело небезопасное.

— Нет, — ответил Ричард, прекрасно понимая, что сейчас что-то произойдет. — Мы ничего не планируем.

У Хелен отлегло от сердца, но когда Ричард взглянул на отца, в его взгляде не было решимости. И Джейсон Грей понял, что сын вскоре покинет Восточный Китай.

Каждую ночь Лайла умоляла Ричарда уехать с ней на Запад. Она без конца говорила о пальмах и пеликанах, пока Ричарду, наконец, не начал сниться Тихий океан. Он был удивительного зеленого цвета, словно тонкая нефритовая пластинка, через которую смотришь на солнце. И голубоглазые пеликаны со всего маху бросались головой вниз в волны. Однажды ночью, когда за окном шел снег, а Лайла лежала, повернувшись к нему спиной, Ричард сел на постели.

— Ладно, — решительно произнес он, — едем в Калифорнию.

Лайла, обливаясь слезами, принялась осыпать его горячими поцелуями.

— Только ты сама скажешь об этом матери.

— Ты ее сын, — смутившись, возразила Лайла. — Ты и говори.

— Но ведь это ты хочешь уехать. Вот ты и скажешь.

Ричард обнял Лайлу и притянул ее к себе:

— Ты не понимаешь. Я ее единственный ребенок, она будет всегда по мне тосковать.

Ричард почувствовал, что жена слегка отстранилась.

— Я все прекрасно понимаю, — холодно ответила Лайла. — И раз уж ты так ее боишься, я скажу сама.

Но в ту ночь Хелен уже обо всем узнала. Когда они лежали в постели, Джейсон Грей спросил:

— Как ты смотришь на то, чтобы мы с тобой опять жили вдвоем?

— Вдвоем? — переспросила Хелен.

И, только тут поняв, к чему он клонит, произнесла: «Ой!» — и расплакалась.

— Сказала бы «нет», и все дела, — поддразнил ее Джейсон.

— Откуда ты знаешь, что они уезжают? — спросила Хелен.

— Я в этом уверен, — ответил Джейсон, — Просто они не знают, как нам об этом сказать.

— Ну что ж, раз они так решили, — заплакала Хелен, — будем жить с тобой вдвоем. Вообще-то говоря, не вижу в этом ничего плохого.

Хелен смирилась с тем, что теряет сына, и все же отдавать его невестке просто так не собиралась. Прежде всего, она стала невероятно любезной: каждый раз, когда Лайла заводила разговор о Калифорнии, Хелен предлагала невестке шерстяной свитер, или новый рецепт, или фарфоровую фигурку, пока постепенно у Лайлы не скопилась целая гора разных вещей, спрятанных в картонной коробке на чердаке. Каждый день Лайла клялась себе, что скажет Хелен об их решении, и каждый день откладывала этот разговор. Ричард уже распаковал собранные было чемоданы, решив, что идея переехать в Калифорнию была просто реакцией жены на особенно холодную зиму. Но то, что Лайла перестала говорить о переезде, вовсе не означало, что она от него отказалась.

Однажды в январе Лайла поднялась к себе в спальню, но вниз не спустилась. Она пролежала в постели три дня, чувствуя ужасную боль внизу живота. Она отказывалась говорить с Ричардом и отказывалась показаться врачу. Ричард не мог заставить себя ходить на работу, но не мог и попасть в собственную спальню. Он часами сидел на кухне, но кусок не лез ему в горло. Он не понимал, почему чувствует себя так, словно потерял жену.

На четвертый день, хорошенько выплакавшись, Хелен поднялась наверх. Войдя к Лайле без стука, она села у ее кровати:

— Можешь не объяснять, что с тобой происходит. Скажи мне одно: тебя может вылечить отъезд из Нью-Йорка?

Лайла так долго молчала, что почти потеряла голос, а потому хрипло произнесла:

— Да. Если я останусь здесь, то умру.