Последнее купе - Андрей Воронин

– Нет, пока помолчи, – замотал головой Жора. – Не перебивай… Короче, с проводником мы так и не договорились, он остался где-то там, на мосту, далеко. Мертвый. Его будут искать. Возможно, в тамбуре остались какие-то следы, я не знаю… Нам нужно уходить отсюда, понимаешь, Лена? Хоть на карачках, хоть ползком.

Леночка моргнула раз, другой. Жора подумал: сейчас забьется в истерике, точно. Но девушка спокойно произнесла:

– Да, Жора. Я понимаю. Я попробую встать. Ты не мог бы снова выйти на минутку из купе?

Жора покачал головой.

– По вагону шастают милиционеры. Пока поезд не остановится, нам лучше никуда отсюда не выходить.

Леночка сказала:

– Хорошо. Только не смотри в мою сторону. Жора уселся на свое сиденье и стал смотреть в стену. Он слышал шорох простыней, слышал, как Леночка встала, схватившись рукой за столик (звякнула посуда). Снова шорох. Вжикнула молния на платье.

– Можешь обернуться.

Она сосредоточенно причесывалась перед зеркалом, зажав в губах шпильки. Жора заметил, что подмышки у нее белые и гладкие, как у младенца. Под легкой шелковой тканью угадывались узкие стройные бедра и крошечная грудь, – Леночка чем-то напоминала манекенщиц середины девяностых, когда в моде были гранж, «Нирвана», «Спин Доктор» и рваные на коленях джинсы.

Но глаза ее блестели тусклым гриппозным блеском и губы потрескались от жара.

4.

Поезд уже начал тормозить, а за окнами вовсю мелькали городские многоэтажки и переполненные «Икарусы», когда дверь тамбура громко хлопнула, и в Шубину куртку вцепилась чья-то крепкая рука.

– Вот они где, сукины сыны!

Над курьерами нависла темная, огромная, как ледокол «Ленин», фигура. Это была проводница Нинок из шестнадцатого вагона.

– Стоят, мать твою, руки в карманы, курют! Я их по всему составу рыскаю, шукаю, думаю: вот интересно, два взрослых мужчины, вроде соображение должно быть, они что – хочут без денег до самого Мурманска доехать, что ли?! Или они хочут, чтобы я на них бригаду вызвала?

Проводница встряхнула Шубу так, что у того вывалился окурок изо рта.

– Полегче, мамаша, – вежливо заметил Кафан.

– Заткнись, говнюк, какая я тебе мамаша? Сейчас как врежу, из штанов своих вылетишь-то!.. Деньги где?! Живо!

В противоположном конце тамбура кис со смеху какой-то очкастый интеллигент. Если бы не он – Кафан уже отпилил бы этой корове голову и насадил на ручку стоп-крана, вот честное слово.

– Мы скоро вернемся на наши места, – как можно спокойнее ответил Кафан, – и тогда рассчитаемся. Сколько с нас?

– Вот уж хрен тебе с маслом, промокашка, – зверски хохотнула Нинок. – Один раз ты со своим дружком от меня смылся – больше никаких! Восемьсот тыщ на бочку, а потом можете идти куда хочите!

Кафан галантно оскалился, зыркнул на Шубу: молчи, ишак. Затем извлек из кармана толстую пачку сложенных вдвое российских банкнот, отсчитал восемь сотенных, протянул проводнице.

– Мы никуда не собирались от вас бегать, – сказал он. – У меня привычка рано вставать, особенно когда на новом месте, сами понимаете…

Проводница не слушала его. Она проверила деньги на свет, пересчитала и спрятала в карман пиджака. Глянула на часы, потом в окно.

– В Ростове никого выпускать не будут, – сказала Нинок совершенно нормальным голосом. – Там проводника из шестого вагона на мосту сбросили, ищут, кто сделал.

– Мама родная, – обронил Кафан, быстро переглянувшись с Шубой. – Как сбросили?

– Так и сбросили. Головой об железо… В Батайске кто-то из местных в милицию звонил, нашли его у речки, переломанный весь, мертвый. Чего взять, раз мозгов у чурки не было…

Длинной очередью громыхнули сцепления, поезд прошуровал на малом ходу вдоль перрона и остановился. За окном мелькнула синяя милицейская фуражка. А за ней и вторая, и третья.

– Ростов-батюхна, – вздохнула Нинок и вы шла из тамбура.

5.

Жора изнутри запер уборную на защелку, обернулся к Леночке. Она стояла, привалившись плечом к стене и смотрела в пол.

– Ну, ты как? – спросил Жора. – Жива?

– Жива и здорова, – ответила Леночка бесцветным голосом.

– Я полезу первый, потом буду ловить тебя внизу. Ничего не бойся, все делай быстро и четко. Поняла?

– Да.

Неожиданно для себя Жора наклонился к ней и поцеловал в шею. Кожа была упругой, горячей и чуть солоноватой на вкус.

– Ладно, время пошло… – он перешагнул через унитаз и схватился за оконную ручку, умышленно не оборачиваясь на оторопелый Леночкин взгляд.

Рама поехала вниз. На перроне, как раз напротив окна туалета, стоял милиционер. Тот самый, скуластый, высокий, которого Жора недавно встретил в коридоре. Он стоял, заложив руки за спину и широко расставив ноги, и смотрел на Жору так, словно по меньшей мере сто лет ждал его здесь.

– Душновато сегодня, – протянул он, сплевывая под ноги. – Куда прешь?

– Я хотел только посмотреть, что там… – сказал Жора.

Милиционер его перебил:

– Посмотреть будешь в кино, ясно? Никто из пассажиров на перрон не выходит, все остаются на своих местах – это приказ начальника железнодорожного отдела Ростовского УВД. В по езде совершено убийство. Еще раз высунешься, парень, и я отстрелю твою любопытную башку. Вопросы есть?

Жора молча спустился на пол, закрыл окно и задним числом уже подумал, что следовало, наверное, спросить: «А кого убили?» Поздно.

– Что? – спросила его Леночка. – Что-то не так?

– Коту под хвост, – пробормотал Жора. – Черт. Скоты. Кило кошачьей срани… Ладно, пошли обратно в купе. Надеюсь, ты в обморок не грохнешься по дороге?

1.

Сто восемьдесят третий скорый поезд Сочи – Мурманск отогнали на самый дальний путь, и вот он уже который час маринуется в Ростове.

Под окнами скучают омоновцы с автоматами, курят сигарету за сигаретой, перемигиваются через окна с симпатичными пассажирками.

По вагонам ходят бравые ребята из железнодорожной милиции и еще какие-то в штатском – из прокуратуры, наверное. Проверяют документы. Спрашивают. Записывают что-то. В восьмом купе были, и в седьмом, и в шестом. Жора заглянул в четвертое купе, чтобы спросить пакетик чаю – там сказали, что у них тоже были милиционеры. И прокуроры были… Вот только в «девятку» почему-то никто из них не зашел.

Жора вернулся с полным стаканом кипятку и пакетиком чаю. Руки у него колотились, едва не обварился по дороге.

– Лежи смирно, – сказал он Леночке. – Сейчас будем лечиться.

Он запер дверь и полез на багажную полку за одеялами. Одеяла лежали пестрой аккуратной стопкой, от них пахло казармой и старой свалявшейся шерстью. Жора скинул их одно за другим вниз, и вдруг заметил что-то – там, дальше, в темноте. Протянул руку, пошарил.