Славянский «базар» - Сергей Зверев

Возле КДС – корпуса долговременных свиданий – уже стояли зэки, те, кому выпало счастье не только увидеть родных, но и на пару дней вырваться из лагерного быта. Карл сидел на корточках, курил и ждал, когда наконец сможет очутиться с отцом наедине. И тут он взглядом встретился с ментом, который на КПП дежурил. Тот только что по телефону с кем-то говорил. Судя по тому, что рожу серьезную при этом строил, скорее всего, ему сам хозяин звонил. От таких звонков добра не жди. Карл всего одну секунду прапору в глаза смотрел, но уже понял, о чем речь по телефону шла. То ли стукнул кто-то, что он деньги с собой несет, то ли сам хозяин дотумкал. Догадаться несложно. Если бабло найдут при шмоне, мало того что свиданка накроется, так еще и в ШИЗО упечь могут. Зол был последнее время на Карла хозяин.

Мальтинский терпеливо ждал, спрятавшись от солнца в тень, отбрасываемую домом, тень с каждой минутой становилась короче, и скоро уже не было где спрятаться от палящего солнца. Прапор глаз с Карла не сводил.

– Эй, – крикнул смотрящий, – долго еще нам ждать?

– Подождешь, срок так или иначе идет, спешить тебе некуда, – ответствовал прапор, и в его голосе ничего хорошего для Карла не прозвучало.

«Точно, шмонать станут».

Карл чуть заметно поманил пальцем Мальтинского, тот сразу понял, присел рядом с ним на корточки. Для отвода глаз Карл вытащил пачку сигарет, предложил закурить. Себе он вставил простую без фильтра сигарету в витой деревянный мундштук, изготовленный умелым самоучкой – резчиком по дереву, недавно откинувшимся на волю, – прощальный подарок смотрящему. Мальтинский взял сигарету без должного благоговения, буднично. Другой бы зэк зашелся от счастья – сам Карл предложил. Прапор пока еще смотрел в оба глаза, но уже подустал. Табачный дым поплыл над площадкой и беспрепятственно перетекал сквозь частые ячейки сетки ограждения.

– Дело такое, – прошептал Карл, – я отцу своему подарок на свиданку несу, но чувствую, шмонать станут. Не хотелось бы его ментам оставлять.

Мальтинский моргнул, потер нос, раньше к нему Карл с просьбами не обращался. Вот и теперь он не мог понять, куда клонит смотрящий. То ли просто рассказывает, то ли оказать услугу просит.

– Что за подарок? – спросил Семен Борисович.

– Деньги. Пусть старик сам решит, что ему нужно. Я от вольной жизни отвык. Могу и ошибиться. Тебя шмонать не станут.

– Давай, – не шевеля губами, проговорил Мальтинский и заложил руку за спину.

Карл, сжав в пальцах тугой денежный сверток, сунул его в ладонь шерстяному. Тут же купюры, перетянутые аптечной резинкой, куда-то исчезли, Мальтинский уже держал пустые ладони перед собой и рассматривал холеные пальцы с коротко подрезанными ногтями.

– Я добра не забываю, – промолвил Карл.

– А зла? – усмехнулся Мальтинский.

– Запомни, зло делать труднее, чем добро.

Загремела железная калитка, и один за одним на площадку прошли четыре дубака, самые тупые из всей зоновской охраны. Следом за ними шел щеголеватый хозяин – подполковник Крапивин. Форма на нем была подогнана по фигуре в московском ателье. Состоятельного человека издалека видно. С первого взгляда форма такая же, как и у остальных зоновских офицеров, но присмотришься – и понимаешь разницу.

– Как ты понял, что шмонать станут? – без всякой опаски поинтересовался Мальтинский.

– Посидишь с мое, и ты научишься, – Карл нехотя поднялся с корточек.

Хозяин самолично наблюдал за шмоном, вещь небывалая, наверное, очень уж ему хотелось словить Карла на проносе в КДС недозволенного. Крапивин подошел к Карлу и властно произнес:

– Осужденный Разумовский, расстегните пуговицы.

Карл, сохраняя достоинство, расстегнул куртку, на шее поблескивал простой крестик на желтой цепочке. Хозяин притронулся к нему, словно хотел сорвать, но потом сдержался.

– Снимите, – бесстрастно произнес подполковник, – и сдайте цепочку из цветного металла, знаете же, что запрещено.

Карл стащил крестик через голову, снял его с цепочки и вбросил в карман куртки.

– Свидания за это я вас не лишаю, отец – святое, – благодушно заявил Крапивин, пребывая в надежде, что Карла найдется за что упечь.

Дальше пришла очередь дубаков, они старались в меру своих сил. Заставили раздеться, перещупали каждый сантиметр одежды, заглянули во все дыры, куда приличный человек заглядывать постесняется. Обыск длился так долго, что Карл даже устал злорадствовать. Ничего дубаки не нашли.

– Бабы простаивают, – просипел молодой зэк из мужиков.

Сказал он это чуть слышно, самому себе, и тут же прикусил язык. Долговременная свиданка выпала ему впервые, жена приехала, и ему не терпелось ее покрепче обнять. До посадки всего ничего вместе пожили, даже детьми обзавестись не успели. А за неосторожно брошенное слово хозяин мог и лишить долгожданного счастья. Зэк даже в лице изменился, поняв, как рискует, но его не услышали те, кому слова предназначались. А может, и не захотели услышать. И мент, и зэк – мужчины, а что женщин касается, то всякий мужчина другого понимает.

Когда половина зэков, из тех, кому было положена свиданка, прошла через руки дубаков, Крапивин взглянул на часы. Задерживались. Он бросил взгляд на стоявшего в сторонке Карла и вышел через КПП. Азарт шмона тут же угас. Досматривали проходивших быстро и поверхностно. Мальтинского пропустили, пройдясь руками по бокам всего лишь один раз.

Отец Карла встретил сына в комнате отдыха. Оформлена она была местным художником, считавшим, что умильный сельский пейзаж во всю стену – лучшее украшение для подобного заведения. Пейзаж был выполнен любовно, в стиле фотоживописи. Выписан был каждый прут плетня, увешанного глиняными кувшинами. Однако художник не удержался и от фиги в кармане – пугало на огороде разительно напоминало зоновского «кума». Во всяком случае, все зэки сходство признавали.

– Заждался, – сказал Карл Иванович, отступая на шаг, чтобы лучше рассмотреть сына.

Разумовский-старший всегда был сдержан в эмоциях, за всю жизнь он ни разу сына не обнял, хотя никто не мог усомниться в том, что он его любит.

– Ну как? Не похудел? – заулыбался Карл, крепко пожимая руку отцу.

– Тебя ничто не изменит. А подлецу все к лицу, – сказано это было без злобы и без укора. – Пошли.

Карл легко подхватил две тяжелые сумки, привезенные отцом, и с ужасом подумал о том, как папаша тащил их на себе от вокзала – с его то деликатными руками виолончелиста.

– Мне родственники твоих… коллег-односидельцев, – наконец придумал нужное, но не обидное слово музыкант, – помогли донести. Когда узнали, кто мой сын, то все на себе потащили. Ничего взять не позволили. Тебя здесь ценят больше, чем главного дирижера в нашем оркестре.

Карл даже не стал спрашивать, чьи именно родственники подсобили.

Карлу и его отцу досталась самая лучшая комната. Карлу нравилось, что из окна здесь была видна воля: городская промышленная окраина, а за ней поле и лес. Хоть и прикрывали стекла реснички – металлические сварные жалюзи, но, пригнувшись, можно было полюбоваться на открывающийся пейзаж. Такой же, только с более низкой точки, открывался и из заводского цеха. Там, если повезет, можно было одним глазком увидеть забредшую на пустырь позагорать девушку. Местные красавицы иногда специально приезжали сюда, зная, что за ними наблюдают жадными глазами изголодавшиеся по женскому телу зэки.