Марш мертвецов - Даррен Шэн

Несмотря на молодость и невинность, девочка вовсе не казалась наивной глупышкой. Видно было, что ей знакома оборотная сторона жизни. Мудра не по годам.

— Давно ты здесь? — спросил я.

— Пару часов, — схитрила она.

— Ха-ха. Не притворяйся, ты все поняла. Давно ты живешь в «Скайлайте»?

— Вечность минус пару месяцев. Угадай, сколько мне лет.

— Не знаю.

— Я и говорю: угадай!

— Тринадцать?

— Не-а.

— Четырнадцать?

— Мимо.

— Пятнадцать? — Последняя попытка.

— Пятьдесят восемь! — выкрикнула она чуть ли не навзрыд.

— Хорошо сохранилась, — подыграл я.

— Принимаю молодильные ванны, — сообщила она тоном строжайшей секретности. — Волшебную воду доставляют из Египта. Она помогает мне сохранить молодость, красоту и девственность навеки. — Гостья кокетливо вздернула бровь. — Хотя последнее не обязательно хранить вечно. Идеальный мужчина в идеальном месте в идеальное время…

— Осторожно, — предостерег я. — Такие игры до добра не доведут. Откуда ты знаешь, вдруг я извращенец похуже того старикашки?

— Нет, ты не такой. Извращенцы не смотрят мюзиклы.

Я не стал развивать тему. Когда-нибудь она сама поймет, что внешность бывает обманчива.

— Может, тогда поиграем в другие игры? Какие ты знаешь? — спросила она.

— Шахматы?

He припомню, чтобы я когда-нибудь играл, но при слове «шахматы» перед глазами возникла сцена, где я расположился с клетчатой доской у жаркого огня, а та женщина сидит напротив и со смехом берет слоном моего ферзя, не догадываясь, что это ловушка и через два хода я поставлю ей мат. Как такое…

— Шахматы! Фу-у! Нет, спасибо. — Кончита брезгливо зажала пальчиками нос, показывая, что это предложение ее не вдохновляет, и мысленная картинка пропала. — Шахматы — это фу! Лучше в «змеи и лестницы» или в «твистер» — что-нибудь веселое. У тебя они есть?

— Нет, но имеется колода карт. Можно поиграть в «дурака».

— Да! — Она в восторге захлопала руками в перчатках. — В «дурака» я классно играю. Я просто чемпионка!

И не соврала. В первых раундах я ей поддался, как принято у взрослых, садящихся играть с детьми, но когда решил, что надо уже отыгрываться, — не смог. Она все просчитывала на раз, обладая к тому же зорким глазом и молниеносной реакцией.

— Ску-учно! — Она подавила зевок, выиграв не помню какой по счету раунд. — Ты безнадежен. Еще какие-нибудь игры знаешь?

— Покер?

— Нет, в покер я не умею. Раньше умела, но там так все серьезно, а Ферди злился, когда я выигрывала и забирала у него деньги. Тогда я решила больше не играть и заставила себя разучиться. Я, правда, умею играть в стрип-покер… но это будет нечестно. Я в нем профи, поэтому не проиграю, а раздевать тебя догола в твоем же номере, разбить на твоем же поле — это будет унизительно.

— И потом, — заметил я, — у тебя фора, так тоже нечестно.

— Какая фора?

— Сто одежек, как у капусты. Чего ты так кутаешься? Мерзнешь? Боишься заразы? Или…

Я осекся. С ее лица пропала улыбка, и весь гонор куда-то улетучился. Девочка превратилась в испуганного воробышка, готового отскочить и улететь в любую секунду Я нечаянно царапнул по самому больному. Какое-то время она молчала, прикидывая, остаться или сбежать, но в конце концов дрожащим от слез голоском спросила:

— Капак, тебе можно доверять?

— Конечно.

— Я серьезно. Если я открою тебе свою самую большую тайну, ты меня не выдашь? Я никому никогда не показывала, только врачам. Они сказали, что нужно открыться друзьям, только у меня не было друзей. Таких. Я тебя знаю всего пару часов, но чувствую, что ты не предашь. Почему-то чувствую. Обещаешь никому никогда не говорить, если я тебе покажу?

Я опустился перед девочкой на колени:

— Даю слово, Кончита. Буду хранить твою тайну, в чем бы она ни заключалась. Честное индейское!

Она вздохнула поглубже, повертела головой, окидывая комнату взглядом, и осторожно стянула с одной руки длинную белую перчатку. Показалась морщинистая кожа в коричневых пятнах. Скрюченные артритом пальцы. Старческая рука. Теперь понятно, почему девочка так куталась и почему казалась такой умудренной. Болезнь. Я о такой читал в журнале. Названия не помню, но суть в том, что организм человека преждевременно стареет. Там еще была картинка — мальчик, весь сморщенный, в десять лет превратившийся в старичка; школьник, запертый в теле засушенного карлика. Болезнь пощадила лицо Кончиты — хотя бы, — но вот остальное…

— И так везде? — осторожно уточнил я.

Она медленно кивнула:

— Везде. С головы до ног. Кроме… — У нее дрогнул голос. — Кроме… — Глаза наполнились слезами, ее трясло. — Кроме лица! — взвизгнула она и забилась на полу в рыданиях.

Я стоял рядом, не зная, что делать: обнять и утешить, или помолчать, или еще что. В конце концов я нагнулся, взял ее голую руку, поднял к губам и поцеловал.

Перестав рыдать, она посмотрела на меня снизу вверх — сперва изумленно, потом обрадованно. Сквозь слезы пробилась робкая улыбка. Кончита бросилась мне на шею и расцеловала, невинно и по-детски.

— Спасибо! — прошептала она. — Спасибо. Спасибо. Я знала, что ты хороший. Милый и добрый. Раньше я считала добрым Ферди, но он оказался на самом деле не таким.

— Кто такой Ферди? — ненавязчиво поинтересовался я. Это имя проскакивало уже раз третий или четвертый. Может, это ее отец?

— Ферди, он мой… он раньше был моим опекуном. Но теперь его нет. Хочешь опекать меня вместо него? Я думала, у меня никого нет и больше никогда не будет, некому теперь приглядеть за мной страшными холодными ночами. Будешь меня опекать, Капак?

— Да. — Я погладил ее по макушке. — Я не дам тебя в обиду. Обещаю.

Я гладил бедняжку по затылку, сам не понимая, что говорю, зная лишь, что маленькая беззащитная девочка попросила о помощи. Если я занимаюсь злодейскими делами, это еще не делает меня злодеем. По крайней мере, не отъявленным.

Потом, когда слезы высохли, мы скрепили нашу дружбу, отправившись в ванную играть в «Поющих под дождем». Мы встали перед зеркалом, один за спиной у другого, и исполнили номер. Сперва я пел «Черничный холм», а Кончита беззвучно шевелила губами, а потом она уступила мне место «на сцене» и спела у меня за спиной «Огненные шары», а я открывал рот. Слова я помнил плохо, но она, как выяснилось, тоже, так что мы были квиты.

— Кем ты хочешь стать? — спросила она, когда мы сели смотреть «Волшебника из страны Оз». — Больше всего на свете? Кем?

— Гангстером, — улыбнулся я.

— Как Марлон Брандо и Аль Пачино в «Крестном отце»?