Плащаница колдуна - Антон Грановский

Как только Крысун взял глаз, Темный ходок отшвырнул от себя Бельмеца. Отшвырнул вроде несильно, но пролетел Бельмец через всю комнату, пока не шваркнулся плечом о противоположную стену.

Отвалился от стены, шмыгнул носом и пробормотал, потирая ушибленное плечо:

– Пусть обрушится кара богов на твою голову, Темный ходок!

Крысун повертел круглый белый камушек в руке. Потом взглянул на Бельмеца и с усмешкой спросил:

– Нешто и впрямь видит?

Бельмец не ответил. Тогда Крысун положил камушек на ладонь и приказал:

– А ну, белый глаз, покажь, где тут чудны?е вещи!

Белый камушек завертелся на ладони Крысуна. Потом резко остановился и воззрился темным пятнышком на сундук, стоявший в углу горницы.

– Верно глаз показывает! – улыбнулся Крысун. Он перевел взгляд на хнычущего Бельмеца. – Так вот оно откуда, твое чутье на волшебные амулеты. Пока он в твоей башке, ты видишь, чем набиты карманы и сумки ходоков!

Бельмец всхлипнул:

– Отдай глаз… Я без него пропаду.

Крысун прищурился, несколько секунд что-то обдумывал, затем открыл ящик стола и швырнул туда белый камушек.

– Глаз тебе верну, – сухо сказал он. – Но только когда обратно воротишься и расскажешь, как золото делать. Не воротишься – станет глаз моим.

Бельмец потер плечо, болезненно скривился и сказал:

– Ладно, пойду. Хорошо бы амулетами разжиться, Карп.

– Нешто у тебя своих нет? В карманах-то поройся.

– У меня ежели и есть, то на продажу, – хмуро возразил Бельмец. – Ты человек торговый, должон понимать.

Крысун изогнул тонкие губы в усмешку.

– Что ж… Дам я тебе амулетов. На все случаи дам. Но коли утеряешь или испортишь – из своего кармана со мной расплатишься. А не расплатишься, так расплачешься. На том и порешим.

…На улице было по-осеннему мрачно. Небо затянули мороки. Ветер тянул холодком.

Почуяв приближение Темного ходока, лошади, впряженные в телегу, заволновались. Однако Темный ходок поднял руку, пробормотал что-то на непонятном языке, и лошади мгновенно успокоились.

Про себя Бельмец окрестил Темного ходока «Пугачом». Он и был пугачом, пугалом. Только не для птиц, а для людей.

«Чтоб тебя духи болотные в трясину утянули», – мысленно пожелал ему Бельмец.

Запах, исходивший от Темного ходока, бил Бельмецу в нос. Но, странное дело, чем больше Бельмец привыкал к этому запаху, тем приятней он ему становился. То ли запах менялся, то ли в носу у Бельмеца что-то менялось – непонятно.

Взяв в руки вожжи и тронув телегу с места, Бельмец поинтересовался:

– Слышь-ка. А правду говорят, что тебя даже темные твари боятся?

Темный ходок ничего не ответил. Он сидел прямо и глядел перед собой. Плохо, конечно, но по крайней мере ничего дурного он Бельмецу не делал, и барышник еще больше осмелел.

– Позволь спросить: откуда ты взялся, ходок? Ведь не было тебя раньше. Чтобы ходоком стать, нужно Гиблое место как свои пять пальцев знать. И даже это от беды не спасает. Откуда твои знания?

Пугач ничего не ответил. Бельмец подождал немного, вздохнул и сказал:

– Молчишь… Значит, беседа у нас с тобой не получится. Ладно. Одного не понимаю: как мы Глеба-Первохода найдем? Может, он уже в Гиблое место подался?

– Найдем, – проскрежетал вдруг Темный ходок своим страшным голосом. – Я его чую.

– Ну, коли так… – Бельмец повернулся к лошадям и хлестнул их вожжами по задкам. – А ну, шевели копытами, собачий ужин!

1

Прошка сидел у костра и, вытянув руки, грел над рыжими языками пламени озябшие ладони. Лицо его было покрыто багровыми рубцами и едва затянувшимися ссадинами. Коломец постарался. Гад. Был бы Прошка взрослым, убил бы гада на месте, а так – приходилось терпеть. Что мальчишка против взрослого мужика? Все одно что цыпленок.

Прошка хотел было по привычке задуматься о своей горькой судьбине, но тут из темноты его кто-то негромко окликнул:

– Эй, пострел!

Прошка повернулся и испуганно уставился в темноту.

– Кто это меня зовет? – спросил он.

– Это я, Коломец!

Мальчик вскочил на ноги и бросился бежать, но чернобородый разбойник перекрыл ему дорогу.

– Не боись, не обижу. – Разбойник усмехнулся. – Я тебе рожу не со зла попортил, а для дела.

Прошка продолжал пятиться, испуганно глядя на разбойника.

– Говорю тебе: для дела, – продолжил Коломец, медленно наступая. – Да ты не боись, царапины заживут. А что шрамы останутся, так тебе же лучше. Девки таких любят.

При упоминании о девках мальчишка остановился.

– Правду говоришь? – недоверчиво спросил он.

– А то. У моего бати на роже живого места не было. И девки ему прохода не давали.

Прошка было расслабился, но снова сдвинул брови.

– А огнем пошто меня жег? – угрюмо спросил он.

– Чтобы кровянка течь перестала. Я так всегда делаю, когда сильно оцарапаюсь.

Прошка все еще смотрел на разбойника подозрительно, но страх постепенно отступал. Боли Прошка никогда не боялся. Просто было очень обидно.

Посчитав это дело проясненным, Коломец перешел к главному.

– Видел Глеба-Первохода? – спросил он.

Прошка кивнул:

– Видел.

– Слушал, о чем он говорил?

– Слушал.

– И о чем?

Прошка молчал, хмуря брови.

– Выкладывай, – подбодрил его разбойник. – Тебе же лучше будет. Коли что полезное, так Деряба тебе деньжат отвалит. Деряба не жадный.

Прошка решил, что в словах Коломца есть резон, и заговорил:

– Первоход в Гиблое место собирается. А с ним мужик, который в подводе с Жаданом ехал. И еще одна девка.

– Мужик? Это который со слюдяными кружочками на зенках?

Прошка кивнул:

– Угу.

– Хм… А зачем идут-то – не слыхал?

Прошка покачал головой:

– Нет. Но денег у них много. Я кошель видал, огромный. А в нем звенело.

При слове «кошель» глаза Коломца по-кошачьи замерцали.

– Где они сейчас? – осведомился он.

– В Хлынь-град поехали. Там у Первохода какой-то дружок живет.

– В Хлынь, говоришь? – Коломец поскреб пальцами бородатую щеку. – А давно ли уехали?

– Не очень. Ежели сейчас поедем, то можно и перехватить.