Загул - Олег Зайончковский

– Гарик, ты спишь уже, что ли?

Шерсть хлопнул его по колену, отчего Нефедов невольно брыкнул ногой.

– Что ты, ни в коем случае… – он высоко поднял брови, помогая глазам открыться.

– Ну так вот… – продолжал Шерстяной. – Я ему: «Пошел вон из моей квартиры, а не то… не то…»

– Постой… – перебил Нефедов. – С кем это ты так ругаешься? Прости, у меня выпало…

– Мне что, начинать сначала? – обиделся Шерстяной. – Я толкую тебе про Живодарова. Про то, как он приходил требовать с меня рукопись.

– Живодаров? Припоминаю… Это тот бородач из музея, с которым ты из-за Нади подрался?

– Именно он, – нахмурился Шерстяной. – Этот псих полжизни просидел в сумасшедшем доме, а теперь его выпустили… или сбежал, не знаю. И вот он явился ко мне требовать почечуевскую рукопись.

– Чью рукопись? – недослышал Нефедов.

– Почечуевскую – представляешь!

– Нет – из дурдома он явно сбежал… Но спрашивается: при чем тут ты? Какое ты к рукописям имеешь отношение?

– Такое, что я наследник. Он забрал себе в голову, что эту рукопись дядя Питерский спер из музея и теперь она у меня.

– Допустим… Но Живодаров-то что хочет? Вернуть народу его достояние?

– Не думаю… Он только орал, что рукопись стоит бешеных денег и что это он, Живодаров, ее нашел.

– Чушь! – отмахнулся Нефедов. – Рукописи в музее не пропадали. Надя хранитель, и я бы знал.

– В том-то и дело – он говорит, что рукопись неизвестная. Все думали, что она сгорела при пожаре или не существовала вовсе, а она, дескать, лежала в каком-то ящике.

– Ну, сумасшедший чего не придумает…

Игорь скривился, борясь с зевотой:

– И-эу… И чем же у вас закончилось? Драки, надеюсь, не было?

– Не было… – Шерсть вздохнул. – Он так орал и топал, что снизу пришли соседи. Сказали, что позвонят участковому.

– А что Живодаров?

– Да что… Бородой подрыгал, поскрипел зубами и был таков… – Шерстяной усмехнулся: – Я, конечно, на всякий случай обыскал потом всю квартиру…

– И ничего?

– Ничего…

– Так я и думал…

В носу у Игоря пощипывало, словно он собирался чихнуть или заплакать; глаза его полнились сонной слезой.

– Шерсть, ты не против, если я тут у тебя на диване прилягу?

Ответ Шерстяного проглотили книги… Бахромчатый абажур над Игоревой головой закружился, как старинная карусель; шкафы со всей своей многотомной премудростью двинулись по комнате хороводом. Но странное это явление наблюдалось лишь несколько секунд, а потом все исчезло – то ли это Шерсть выключил в комнате свет, то ли Нефедов заснул так скоро.

Да, Игорь спал, но… как-то нехорошо. Вообще, сон у пьяных бывает двух видов: он либо напоминает кому, либо наоборот, протекая в судорогах и вскриках, заканчивается падением с кровати. Сон Нефедова был второго типа. Может быть, его тревожила совесть, лишь частично приморенная алкоголем, а возможно, ему был короток антикварный диван. Вдобавок, по московской традиции, Игорю стали сниться тараканы.

– Пшли, проклятые!.. – мычал он и шлепал во сне губами, а диван под ним гудел всеми своими пружинами.

В результате Нефедов проснулся – правда, всего на одну минутку. Открыв глаза, он полежал немного, всматриваясь в обступающий его глухой прокуренный мрак, а потом со стоном, своим и пружинным, перевернулся на другой бок.

Но на другом боку он не обрел покоя.

Хотя новый сон его казался поначалу мирным. Игорь увидел железную дорогу, багажный вагон, стоящий на запасном пути, и в запыленном окне вагона чернобородого человека со стаканом водки. Мимо с грохотом шли поезда, но бородач провожал их равнодушным взглядом. «Сейчас он допьет эту водку, – подумал Игорь, – и пойдет на станцию искать ссоры. Вернется он с большим фонарем под глазом. А ночью его вагон прицепят к составу и увезут в другой город». Пока он так размышлял, человек действительно опрокинул стакан себе в бороду и, пропав из окна, показался опять, теперь уже на площадке тамбура. Только вышел он туда не один, а с какой-то женщиной – наверное, своей напарницей или просто дорожной знакомой. Приглядевшись к женщине, Игорь с удивлением узнал в ней Марыську. Тогда получалось, что бородатый человек не кто иной, как Гамлет. «Что с нами делает время…» – опечалился Игорь. Ему показалось вдруг, что еще немного, и он вспомнит какую-то очень грустную историю – ту, что свела этих двоих в купе багажного вагона. Но он не успел… Спрыгнув из вагона на землю, Гамлет с Марыськой принялись ругаться. О чем они спорили, было не разобрать, но спор их был явно нешуточный. «Пожалуй, – подумал Игорь, – им и на станцию ходить не надо». Ему совсем не хотелось стать свидетелем драки, но дело обернулось даже хуже, чем Игорь предполагал. Гамлет, внезапно изловчившись, схватил Марыську за волосы и стукнул ее головой о вагонное колесо. Женщина вскрикнула и умолкла, а колесо, будто колокол, долго еще гудело.

Закричал, наверное, и Нефедов, после чего проснулся. В сильном волнении он прислушался. Что-то скверное действительно происходило, но теперь уже наяву. В квартире кто-то ходил, громко топая уличной обувью, и матерился низким незнакомым голосом.

– Шерсть! – тревожно позвал Нефедов. – Тебе нужна моя помощь?

Не дождавшись ответа, он рывком поднялся и, расталкивая в потемках мебель, стал искать выход из комнаты. Но голова и ноги его не были еще в порядке: поехав случайно на дядином ковре, Игорь потерял равновесие. Падая, он налетел на книжный шкаф, а тот, пошатнувшись, выронил сверху увесистый том, который своим корешком угодил Нефедову в темя, лишив его сознания.

К счастью, контузия была незначительной, и со временем обморок перешел в обыкновенный крепкий сон. Шумы в квартире прекратились сами собой, а спать на ковре оказалось гораздо удобнее, чем на диване.

Свет нового дня давно уже отыскал для себя щелку между запахнутыми шторами. Узкой полоской он медленно перемещался по комнате, ощупывая все на своем пути. Добравшись до журнального столика, свет заглянул в пустые рюмки и потревожил муху, спавшую на недоеденной конфете. Не умея зажмуриться, муха принялась тереть глаза лапками, а солнечная полоска, не останавливаясь, спрыгнула со столика на пол. Вытянувшись в струнку, она прошлась по ковру и скоро наткнулась на лежащего человека. Этот объект был тоже внимательно отсканирован. Он находился в неподобающем месте, но сам по себе оказался довольно обыкновенным. Когда полоска достигла его носа, человек чихнул, а когда легла на глаза, он проснулся.

Это и было первое, что увидел Нефедов: дорожка света, посеребрившая ковровый ворс, и солнце в щели между шторами, узкое, как кошачий зрак. Встретившись взглядами с солнцем, Игорь чуть не лишился зрения. Зажмурившись, он попробовал опросить свои остальные органы чувств, но отозвалось ему одно правое ухо, да и то лишь болезненным ощущением. Ухо страдало, приплюснутое головой к чему-то жесткому, однако высвободить его оказалось непросто – к предмету, служившему Нефедову подушкой, приклеилась вся правая сторона лица. Когда Игорь, морщась, сумел все же от него отлепиться, то увидел, что предмет, на котором он спал, был книжный том.