Герда - Эдуард Веркин

– А граната тоже такая припудренная была, все время мечтала о том, чтобы взорваться. Поэтому ее все боялись. Но любили – она очень добрая была и умела песенки петь.

– Граната – это, конечно, круто, – продолжала смеяться Саша. – Никогда не думала, что можно ставить пьесу про гранату.

– Пьесы можно ставить про все, что угодно. Про гранату, про плоскогубцы, про холодильник еще хорошо, тоже смешно.

Я вспомнила Петра Гедеоновича, ходит по сцене, курит трубку и посвящает в секреты ремесла. Вот так, примерно:

– С пьесами ведь как, кажется, ничего и не произошло, ну, подумаешь, чайку вшивую пристрелили, а на самом деле весь мир опрокинулся. Вот у нас, кстати, была пьеса про печатную машинку, которая поссорилась со своими же буквами.

Саша рассмеялась сильнее.

А я вдруг поняла, что Саша мне нравится. То есть, смеялась она так честно, что я вдруг подумала, что она нормальная, не то что предыдущие подружки Гоши. И вообще нормальная. На всю оставшуюся жизнь.

– А про плоскогубцы? – спросила она сквозь хохот. – Какую пьесу можно придумать про плоскогубцы?

– Ну как, самую актуальную. Молодой плоскогубец по имени Вальжан ищет свое место в этом бушующем мире…

Саша расхохоталась уже до слез, отодвинула в сторону орехи и принялась вытирать глаза мещанским розовым платочком, мне бы такой. Я, глядя на нее, тоже не удержалась, тоже засмеялась. Саша. И Герда ее впустила в дом, между прочим.

Едва я вспомнила Герду, как она и показалась. Вошла в столовую – и сразу к Сашке. Подошла, уткнулась лбом в колено и стоять осталась.

– Ого, – восхитилась Саша. – Вот это монстрик. Как тебя зовут, красавица?

Саша собрала собачью морду в ладони, стала смотреть в глаза.

– Какие у нее интересные глаза, – Саша сощурилась. – С синими и золотыми звездами. Никогда не думала, что у собак бывают такие глаза. Точно капли янтаря внутри. И голубые…

Герда не вырывалась, стояла не шевелясь, так друг на друга и смотрели, пока Саша ее не отпустила. После чего Герда отправилась к холодильнику и стала его обнюхивать.

– Очень странная собака, – повторила Саша. – Очень красивая. Какая порода?

– Ротшвайгер, – брякнула я.

– Ротшвайгер? Не слыхала…

– Очень редкая порода. Выведена в секретных лабораториях Чили. Собака Пиночета, так ее еще называют.

– Да?

– Ага. В мире таких две-три штуки всего, да и то в Америке, у генералов из Пентагона.

Саша посмотрела на Герду с уважением.

– Отцу друг подарил щеночка. Вывез его из Чили в плюшевой игрушке. Суперсобака.

– Вижу.

В подтверждение этого Герда поднялась, ткнула мордой холодильник, открыла дверцу, лапой вытянула нижний поддон. Внизу у нас хранится в основном лед. Мама не терпит замороженных продуктов, поэтому в морозилке у нас куски льда, по зиме привезенные со святых источников. Святой лед, короче. Ну, и мороженое, конечно. Лед Герду абсолютно не заинтересовал, а вот мороженое наоборот, она вздохнула и выворотила из морозильника целое ведерко. Кажется, шоколадного.

– Сильно, – заметила Сашка. – Даже не стесняется.

– Ротшвайгеры все такие, – объяснила я. – У этой породы чрезвычайно развита самостоятельность.

Герда тем временем открыла зубами банку и стала с понурым видом мороженое лизать.

– Можно я сфоткаю? – попросила Саша.

Я кивнула. Она стала возиться с телефоном, а я все смотрела на собаку. Герда удивляла. Продолжала удивлять. Вот уж не думала.

– За это ротшвайгеров и ценят, – сказала я. – Они удивляют хозяев. А ты с Игорем где познакомилась?

– На концерте.

– Он ходил на концерт?!! – поразилась я.

– Да. И меня пригласил. На этих… «Бомбардировщиков».

– «Анаболик Бомберс». Так-так, а я и не знала, что они приезжали…

Знала, конечно. Какой поклонник Ктулху в здравом уме пропустит концерт «Анаболиков»? Только меня все равно не пустили бы. Во-первых, мама меня из дому весьма неохотно выпускает, я уже говорила. Во-вторых, «Бомберсы» – не такая группа, на которую стоит ходить в моем психическом состоянии. В-третьих, на их концерты можно только с 16+. Так что как ни крути, я туда не попала бы. Вот так. Ну и ладно, никуда они не денутся, дождутся. Правда, Дрейк ощутимо сдал в последнее время, стал похож на сдутый кожаный бурдюк, но тут уж ничего не поделаешь, жизнь вносит свои коррективы.

– Ничего интересного, – попыталась утешить меня Саша. – Сначала концерт, потом побоище.

– Это самое важное, – возразила я. – В этом вся соль. Какой же концерт без побоища? Ну, разве романсы какие, да и то…

– Что и то?

– В прошлом году к нам балалаечник приезжал. Ну, этот, который очень круто играет. Паганини балалайки. Так после концерта тоже мощная драка приключилась, ОМОН пришлось вызывать.

– И кто с кем?

Герда икнула. Она вылизала уже довольно большую яму в мороженом, и теперь собралась, видимо, сделать перерыв. Не слышала, что собаки любят мороженое.

– Новаторы с консерваторами, – пояснила я. – Студенты из консерватории с ансамблем народных инструментов «Муравель».

– И кто победил?

– «Муравель», конечно. Они пришли с этими большими балалайками, такие крепкие мужики, все рабочих специальностей. Как давай этими балалайками направо-налево махать, студенты только так в разные стороны полетели. Так что побоище – это часть шоу, тут уж ничего не поделаешь.

Герда вернулась к мороженому.

Саша понюхала воздух.

– Странный запах… – сказала она. – Спички вроде…

– Это мне душевные банки ставили, – пояснила я. – Не обращай внимания. А вот в прошлом году в оперном театре музыканты в яме подрались, тоже здорово. На сцене «Сатана там правит бал» вовсю гремит, а в яме скрипачи буцкаются. Мы как раз в ложе сидели, хорошо было видно. Я так смеялась, что чуть вниз не вывалилась. Мама меня потом в оперу три месяца не пускала.

– Ты любишь и оперу?

– Конечно, – кивнула я. – Опера – это же адский трэш, «Анаболики» отдыхают просто. По сцене бегают мужики в лосинах и порют всякую чушь, руками двигают. Очень весело, короче. А ты что, оперу не любишь?

– Не знаю, – пожала плечами Саша. – Я думала, это все серьезно…

– Да ну, брось, серьезно. Трэшага, какой поискать. Я очень люблю ходить, особенно с Игорем.

– А он тоже оперу любит?

– Ну что ты, он разве ненормальный? Мама загоняет, чувство прекрасного воспитывает. А сам он дрыхнет. Однажды мы сидели, он так уснул, что треснул лбом впереди сидящему дядьке по голове. А дядька с испуга прикусил язык.