Происшествие на кладбище Пер-Лашез - Клод Изнер

Отец грозно нависает над ним, а он, семилетний мальчик, стоит с опущенной головой, парализованный ужасом и ненавистью. За какой проступок его запирают в подвале: за невыученный урок, за невинную шалость? Погреб, темнота, одиночество. Он этого не вынесет, он просто умрет. Он с немой мольбой поднимает глаза на работавшего в книжном магазине отца Кэндзи, и тот украдкой сует ему свечу и сборник сказок. В результате Виктор так увлекся волшебной историей о китайской императрице, обернувшейся драконом, что перестал ощущать себя пленником сырого застенка. Вместе с белым драконом Фань Вей-Юнем он нырял в океан, сражался с демонами долины тигров, плыл по волнам и скакал по облакам.

Виктор услышал бой часов и приглушенный гул бульваров. Образы прошлого развеялись. Он обошел комнату: на мебели лежал толстый слой пыли, письменный стол был завален шляпными картонками — их тоже обыскивали.

На полу перед сосновым гардеробом лежали две мужские рубашки: казалось, их раскинутые рукава взывают о помощи. Виктор поставил на стол коптившую лампу, потянул на себя створки и обнаружил ворох одежды, достойный распродажи в Тампле. Выходя, он заметил на зеленовато-бронзовой обивке стен два выгоревших прямоугольника — раньше тут висели картины.

Виктор сделал глубокий вдох, чтобы преодолеть отвращение, которое внушала ему эта комната, и перебрался в туалетную — ему всегда нравилась эта чересчур нарядная, но удобная комната. Он вспомнил, сколько времени проводила здесь его любовница, сидя перед зеркалом и выискивая, не появилась ли на лице предательская морщинка, и растрогался при виде баночки с кремом «Фарнезе», купленным в «Королеве Пчел», — Одетта очень им дорожила. Виктор поборол искушение понюхать крем и обозрел расставленные на круглой мраморной столешнице рядом с умывальником румяна, помаду и флаконы с духами. Стакан с зубной щеткой, зубной порошок, разноцветные куски мыла вызвали в памяти образ кокетливой Одетты в муслине, кружевах и ленточках, оттенявших ее нежную светлую кожу. Виктор проверил шкафчик с полотенцами и банными рукавичками и обнаружил там такой же беспорядок, как и в гардеробе Армана.

Он перешел в спальню, стараясь не смотреть в сторону кровати, напоминавшей корабль с траурными парусами, плывущий в царство мертвых. В шкафу могут обнаружиться еще какие-то секреты. Он уже собирался открыть дверцы, но тут ему в голову пришла новая мысль, и он вернулся в туалетную.

Сбежавшая с любовником женщина может забыть зубной порошок, но не пудру и духи. Одетта так заботилась о своей внешности и цвете лица, что даже в ресторанчик на углу не пошла бы без макияжа. Всего этого в туалетной комнате быть не должно.

Виктор колебался, разрываясь между намерением покинуть квартиру и почти извращенным желанием продолжать поиски. Он осмотрел оттоманку, на которой Одетта по утрам просматривала газеты, пальму «в трауре», круглый столик, превращенный в алтарь памяти Армана де Валуа. У него закружилась голова, перед глазами все поплыло. Зеркальный палисандровый шкаф колыхался, как дрейфующий айсберг. Через несколько мгновений все встало на свои места, и Виктор продолжил осмотр: штанга в гардеробе прогибалась под весом траурных платьев и черных меховых накидок. Справа от гардероба стояла этажерка: книги сбросили с полок и отшвырнули к стене.

Что могло заставить Одетту так долго носить траур?! Виктор выудил из гардероба розовый муслиновый пеньюар, пахнущий гелиотропом, и вспомнил, как утомленная любовными ласками Одетта торопливо накидавала его, становясь похожа на абажур.

Виктор усмехнулся, заметив на полке череп, который глядел на него в упор пустыми глазницами. О, да тут играют «Гамлета»? Он хмыкнул, подбадривая себя, собрал с пола книги с загнутыми — о ужас! — страницами и устроился на оттоманке. Виктор читал вслух названия и складывал томики в стопку: «Книга пророчеств», «Гадания», «Законы оккультизма», «Астральное тело и астральный план», «Медиумические феномены», «Спиритическая доктрина».

— Многовато для женщины, которая не любит читать… — пробормотал он. — Так, посмотрим, что тут у нас? «Фотографии астрального тела». Забавно, стоит полюбопытствовать.

Он перелистал томик с интригующим названием «У Виктора Гюго: отчет о спиритическом сеансе в Джерси», вышедший из-под пера некоего Нумы Уиннера. Одетта наверняка не прочла ни одной строчки великого писателя, но, судя по карандашным пометкам на полях, ее очень заинтересовали диалоги, в которые он якобы вступал со «стучащими духами», когда жил в изгнании в Марин-Террас.

Виктор отложил книгу и открыл папку под названием «Сатанизм в эпоху инквизиции». Гравюры с изображением пыток, уготованных еретикам Святым Престолом, окончательно убедили его в безумии Одетты. Виктора передернуло от отвращения, и он решил вернуть книги и папку в шкаф, но не смог этого сделать: на полке что-то лежало. Виктор принес из гостиной стул, залез на него, пошарил рукой в глубине и достал толстый конверт с надписью «Личное». Сердцебиение, приступ паники и дурнота заставили его покинуть квартиру. «Теперь я понимаю, что ощущают женщины. Как сказал бы Кэндзи, “плоть страдает от потрясений рассудка, как земля от последствий тайфунов”. Только бы не заболеть инфлюэнцей».

Виктор спрятал конверт под куртку и, повесив сумку и треногу на плечо, вышел.

Он сидел в прокуренном зале «Бибулуса», на столике-бочонке перед ним стояла кружка пива, рядом лежал взятый из квартиры Одетты конверт. Виктор сделал несколько глотков, собираясь с духом, и вынул из конверта с десяток перевязанных шелковой ленточкой писем — все они пришли из Колумбии и были адресованы мадам де Валуа, а еще блокнот с записями о назначенных встречах и пачку отдельных листков. В глубине коридора, ведущего из мастерской, появились Морис Ломье и четверо его учеников. Виктор поспешил убрать бумаги в конверт и отвернулся от стойки. Он надеялся, что Морис Ломье его не заметил, но не тут-то было…

— Холм обуржуазивается! — громко провозгласил тот. — Похоже, нам скоро придется сменить местожительство. Если, конечно, мы не решимся показать, кто тут хозяин!

Его слова были встречены раскатами одобрительного хохота, художники бросали на Виктора насмешливые взгляды, а он притворялся невозмутимым. У него были заботы поважнее. Как сообщить Таша об исчезновении Денизы? И тут увидел свою подругу: девушка направлялась к нему, не обращая внимания на призывы Мориса Ломье. Одетая в вышитую блузку и серую юбку, с волосами, сколотыми двумя позолоченными гребнями, она была чудо как хороша. «Позже», — решил Виктор, поднялся из-за стола и протянул руку Таша.

— До завтра, детка, выспись хорошенько! — крикнул им вслед Морис Ломье.

Таша быстро уснула, а Виктор все ворочался, безуспешно пытаясь последовать ее примеру. Когда жестокая судорога свела икроножную мышцу, он не выдержал, встал, стараясь не шуметь, и отправился в комнату, служившую ему гостиной и кабинетом. Подсев к бюро, он зажег лампу и обвел усталым взглядом унаследованные от дяди Эмиля гравюры с изображением фаланстера Шарля Фурье. Всеобщая гармония, которую проповедовал великий утопист, так и не наступила, и неизвестно, хорошо это или плохо. Виктор вытряхнул на столешницу содержимое унесенного из квартиры Одетты конверта. Весь этот вечер, начавшийся в ресторане гостиницы «Континенталь» и закончившийся в спальне, он не переставал думать о Денизе, о том, как рассердится Таша, узнав о случившемся, и о странном исчезновении Одетты. Виктор очень старался, чтобы его спутница ничего не заметила, и ему это удалось.