Загадка о русском экспрессе - Антон Кротков

— Полагаю, шеф хотел сказать, что ваш покорный слуга хоть и дурак, но хитрый и удачливый, прям как Иванушка из русских сказок. С таким товарищем можно со спокойным сердцем хоть царскую дочь сватать, хоть тайного лазутчика ловить. В любом деле успех гарантирован.

Полковник усмехнулся, однако опровергать подчиненного не стал. Он только добавил, что хозяйка купе, в которое Сергей обязательно должен попасть, — известная певица, дружная с самой императрицей. Привыкшая к поклонению, она сама решает, кто удостоится чести составить ей в пути компанию, а кто получит от ворот поворот.

— Вы обязательно должны ей понравиться. А если не знаете, как это сделать, спросите вон Нику. Наш Жан-идиот[11]большой специалист по дамам.

Примерно в двадцати километрах от поселка Брусилов, где (по странному совпадению) располагалась ставка Командующего фронтом Алексея Брусилова, находилась маленькая временная железнодорожная станция, представляющая собой длинный барак из теса, весьма холодный. Везде полнейшая темнота. Только в кабинете этапного коменданта тускло коптила керосиновая лампа и почти беспрерывно гудел полевой телефон. На эту станцию приходило большинство воинских эшелонов с пополнением и боеприпасами, и отсюда же отправлялись в Россию составы с ранеными и отпускниками. На этом маленьком, затерянном в степи полустанке Сапогов провел ночь, пока не выяснилось, что ему надо ехать на ближайшую железнодорожную станцию Скочище.

По сравнению с прежним местом ожидания одноэтажный белокаменный вокзальчик в Скочище показался Сергею чудом цивилизации. Здесь имелись электричество и даже станционный буфет, со стороны которого аппетитно пахло свежей выпечкой, котлетами и борщом.

Когда Сергей вошел, за окнами уже светало, но в воспаленном свете люстр было по-ночному уютно и тепло. По буфетной зале сновали неутомимые официанты с подносами и самоварами. Неудивительно, что никто из ожидающих своего поезда людей не спешил покидать сей гостеприимный приют. Кто-то из посетителей сонно хлопал глазами или, подперев хмельную голову рукой, дремал за столиком, а кто-то после сырых окопов с видимым удовольствием наслаждался почти довоенным комфортом и спокойствием.

Нижние чины в буфет не допускались. Только офицеры и посещавшие ставку командующего с деловыми целями штатские коммерсанты. Уже почти год Сергей не видел людей в нормальных городских костюмах. И он уже начал забывать, каково это — чувствовать себя свободным человеком, который волен идти, куда пожелает.

Сергей прошел мимо столика, за которым расположилась шумная офицерская компания, и попросил разрешения сесть на свободное место у мужчины средних лет, в мятом плаще-дождевике, с осунувшимся лицом и забинтованным горлом. Грудь незнакомца украшали ордена Святой Анны III степени и святого Владимира с мечами. Погон под плащом видно не было, но интуитивно Сергей почувствовал, что перед ним старший офицер — полковник или подполковник. Он так его про себя и определил — «полковник». Перед ним на застиранной скатерти стоял только стакан с недопитым чаем.

Полковник суровым взглядом окинул незнакомца, но все же молча убрал со стола видавшую виды фуражку с полевой кокардой защитного цвета, давая понять, что не возражает, чтобы молодой человек расположился напротив.

Сергей поблагодарил и сел. К нему тут же подлетел официант-татарин и принял заказ. С аппетитом уплетая наваристый украинский борщ, слушая, как перекликаются снаружи гудками маневровые паровозы, Сергей размышлял о том, что всего через несколько дней окажется дома. О порученном ему задании Сапогов на время забыл, ощущая себя обычным отпускником.

Постепенно Сергей начал прислушиваться к разговорам окружающих. И вскоре пришел к выводу, что фронтовиков, которым выпала огромная удача вырваться на недельку-две с передовой, здесь не так уж и много. Почти все столики были заняты разными штабными и тыловыми чиновниками в погонах и без них. И самое поразительное, что, похоже, война утомила эту канцелярскую публику гораздо больше, чем тех, кто по много месяцев почти безвылазно находился на передовой. Во всяком случае, те, чей разговор Сапогов невольно подслушал, говорили о войне с пессимизмом и раздражением, как о дурной вялотекущей болезни, которая не грозит смертью, однако трудно поддается лечению, и главное — мешает в полной мере воспользоваться теми удовольствиями, которые предлагает жизнь.

«Странно, почему мы-то тогда бодры душой, почему мы не ноем?! — удивленно спрашивал себя фронтовик. — И какое право имеют эти бумажные вояки высокомерно рассуждать о том, чего не знают?!»

Еще больше Сергей был возмущен и обескуражен нескрываемым пренебрежением, с каким некоторые его соседи говорили о фронтовиках. И, похоже, не только его одного это задело. Сидевший напротив Сапогова полковник в это время читал газету, однако изредка он вскидывал сузившиеся в ненависти глаза на лоснящихся от хорошей жизни болтунов. И Сергею начинало казаться, что вот сейчас терпение боевого офицера кончится, и он предложит тыловым критикам недельку погостить в своем полку, где наверняка, даже выходя вечерком из блиндажа справить нужду, никогда нельзя быть полностью уверенным в том, что вернешься обратно.

Вскоре от расположившейся по соседству офицерской компании отделился какой-то подвыпивший субъект. Он стал переходить от стола к столу, громко посвящая каждого в свое героическое недавнее прошлое, а также в свои внутренние переживания:

— Мне начальство давеча приказало высоту взять всего с полуротой солдат, и я ее взял! Пятьсот шагов до австрийских окопов было. Они по нам три ленты из пулемета успели выпустить. Но мы их на «ура!» выбили. И что же, я вас спрашиваю, в награду?.. Нет, мне орденов и чинов не надо. И благодарности ни к чему. Вы мне приличное женское общество обеспечьте. А то познакомился я тут с одной. Со спины полный ажур: стройна, фигуриста. А повернулась — так не лицо оказалось, а, извините за откровенность, обезьянья жопа! И представляете, она всем говорила, что по утрам принимает ванны из роз. Тоже мне, Клеопатра выискалась!

Большинство посетителей буфета слушали его назойливую болтовню со снисходительным добродушием. Многие даже предлагали обиженному жизнью фронтовику выпить рюмку водки да закусить осетриной с хреном или куском мясной кулебяки. И тот ни разу не отказался.

— Кто это? — подозвав официанта, сердито ткнул пальцем в сторону оратора сосед Сергея.

Официант пожал плечами. Зато сидящий позади подполковника кудрявый толстолицый господин, похожий на купца — в расстегнутом черном долгополом сюртуке, из под которого выглядывал штучный[12]серый сюртук, добродушно пояснил:

— Так это Вася Медников, корреспондент «Киевской мысли». Знаменитый репортер! Я только из-за него газету и читаю. Хотя начинал он простым бутербродным журналистом.

— Это как? — удивился офицер.