Бесогоны - Сергей Ильичев

Повитуха же в это время уже стояла в сенях, где были разложены специально приготовленные для нее яства и питье. Она до краев налила себе рюмку домашней медовухи и молча выпила за помин души убиенного мужа, который славился добродетельной жизнью, а уже затем подошла к полатям, чтобы немного поторговаться насчет увеличения договоренной суммы милостыни за благополучное разрешение родов.

Но, подойдя ближе, поняла вдруг, что женщина молчит неспроста, да и дите само от мамкиного молока никогда бы не отказалось.

И испугалась повитуха такого поворота событий и сей внезапной смерти своей роженицы, догадываясь, по какой причине не выдержало ее любящее сердечко Богом посланного ей испытания…

Людям, а наипаче – князю этого не докажешь… Могут ведь запросто и казнить, обвинив в смерти сей женщины не иначе как посредством возможного сотворенного над нею колдовства.

А посему повитуха быстро собрала свой нехитрый инвентарь, чтобы и следов ее здесь вроде бы как и не было. А затем, спеленав младенца, положила его в крепкую бельевую корзинку, да и пустила ее по воде, благо что баня стояла на реке, а сама какое-то время, незаметно покинув баню, шла вдоль берега, наблюдая за тем, как река понесет сего младенца.

Тут-то и произошло нечто, что еще более ошеломило и так напуганную до смерти старуху.

А именно: над той самой корзинкой, в самый полдень, она вдруг отчетливо увидела огненный столп, ниспадавший от самого неба и нежно касавшийся края корзинки, в которой лежал новорожденный младенец.

Глянула она вверх, а на небе еще и радуга. Да не простая, а собою само солнце кругом венчающая… Экая небыль!

И пока повитуха шла вдоль реки, все еще наблюдая за этим небесным знамением, да и за самой корзиной, то поняла, что и столп тот неотступно двигался за корзинкой же вслед, а радужное кольцо заняло собою уже половину неба.

А посему, перекрестившись, повитуха поняла, что ей здесь делать уже более нечего. И что увидевшее свет чадо сие уже под защитой самого Царя Небесного находится. Потому повернула назад к своему дому да там и затаилась в ожидании разрешения всей этой грустной истории.

Поутру за несколько десятков километров от того места, где корзинка была спущена на воду, ее заметили насельницы женского монастыря, полоскавшие в реке белье. А когда услышали они еще и крик младенческий, то тут же одна из них смело вошла в воду, и вот уже спасенное новорожденное чадо рассматривают, стоя на берегу, ошеломленные этим необычным появлением невесты Христовы.

Ребенка, естественно, тут же принесли в монастырь, а о необычной находке сразу же сообщили матушке-настоятельнице. Когда та вышла на крыльцо, чтобы увидеть найденыша, чадо не плакало, а лишь выискивало глазами ту, что дала ему жизнь, но так и не находил.

Игуменья монастыря приказала срочно найти кормящую няньку, благо что в деревне не так давно разрешилась от бремени молодая женщина, и одновременно же послала верхового, чтобы призвать в монастырь местного лекаря.

И уже через час накормленный, правда, пока что безымянный младенец мужеского полу был представлен для освидетельствования собравшимся по такому случаю в монастыре лекарю и служащему батюшке.

Лекарь, внимательно осмотрев чадо, заверил настоятельницу, что ребенок сей совершенно здоров.

– Как назовете младенца? – спросил он ее.

– Нарекла бы Моисеем, который таким же вот чудесным образом в корзине обрел некогда свое спасение, да боюсь, что меня неправильно поймут… – сказал она, улыбаясь. – Вот как принесем на восьмой день для наречения имени, так вы уж, святой отец, сами по святцам того дня и наречете…

– Пусть будет по-вашему! – согласился с ней священник.

После чего все, плотно позавтракав, разъехались по своим делам.

На восьмой день в монастырском храме была приготовлена купель. Здесь должно было состояться таинство крещения найденного в корзине на реке неизвестного младенца.

Батюшка внимательно вчитывался в святцы. Но как только в храм вошли настоятельница монастыря и сестры с ребенком на руках, он решил с ней посоветоваться.

– Матушка игуменья, сегодня день святого мученика Никиты…

– Это уже не Готского ли? – уточнила настоятельница монастыря.

– Того самого… Бесогона.

– Ну так за чем же дело стало? Крести с наречением его именем Никиты…

С этим именем малое чадо и было окрещено в православной вере. И прожил Никита в том женском монастыре аж до тринадцати лет.

А далее… Сей отрок, думается мне, явился, подобно древним святым, оставившим тревоги мирской суеты и потрудившимся Господу… А то, что мы, например, о родителях многих подвижников ничего более не знаем, так о родивших их Бог ведает. Они, как говорили в старину, «Высшего Иерусалима граждане есть… Ибо отцом имеют Создателя всех Бога, Который их породил водой и духом…». А посему к Нему же они и прилепляются сызмальства. Так, думается мне, и с Никитой нашим. Матерью же своей имеет Православную Отчую Церковь, под покровом которой возрастал, а сродниками и молитвенниками – святых подвижников того непростого времени становления христианства на Руси…

Как вы и сами понимаете, мальчик подрос. И, как ни горевали сестры да и сама матушка-настоятельница, но ей пришлось написать рекомендательное письмо своему брату – наместнику монастыря, что был расположен близ богоспасаемого града Пскова, с просьбой принять их чадо к себе. Вот с тем-то письмом мальчик и должен был поутру отправиться в дорогу…

А пока шел молебен, Никита стоял пред иконой Пресвятой Богородицы. Дело в том, что все эти годы он, внимательно всматриваясь в женские лица, все еще продолжал искать свою единственную матушку… И все никак не находил. Правда, когда немного подрос, точно такие же глаза он увидел на изображенном Лике… иконы Пресвятой Богородицы, с которой и прощался, собираясь в дальний путь.

И, вспомнив урок местного батюшки, его рассказ о последних словах распятого на Кресте Спасителя: «Се Мати твоя!», обращенных к любимому ученику, Никитушка с умилением опустился пред сим образом на колени, относясь с той поры к Пречистой как к горячо любимой им своей родной матушке.

Очень важно, как мне думается, что в его памяти остался этот любящий материнский взгляд. И ее глаза, полные нежности и любви, сохранившиеся в его сердце на всю оставшуюся жизнь. Но вернемся же к народному преданию… По окончании молебна все сестры вышли к вратам, чтобы проводить покидающего монастырь подросшего мальчика.

А когда он с головой окунулся в колосившееся ржаное море, что раскинулось за монастырскими стенами, и казалось, что уже вовсе пропал из виду, они тут же, подобно щебечущей стайке небесных ласточек, вознеслись по ступенькам на колокольню, чтобы еще какое-то время Никитушка был у них на виду.

Тут кто-то из сестер не выдержал и ударил в колокол. Его мелодичный голос, как волна, легко покатился над лесами и полями, через реки и озера и, очевидно, разбудил вмиг появившееся над горизонтом солнышко.