Ты умрешь красивой - Юлия Лист

когда приходится говорить, кто я, такое смятение берет, будто занимаюсь чем-то очень постыдным. Эрик Куаду – автор этой книги.

– Да? – Вера совершенно не наигранно удивилась, хотя уже знала, с кем имеет дело. – Вы писатель?

– Нет. – Тот улыбался, но в глазах промелькнуло облачко. – Автор одной-единственной книги не может зваться писателем. Эта история… – Он замялся, повернулся боком и облокотился о стену, встав еще ближе к Вере. Взгляд поверх ее головы, такой печальный, глаза с поволокой, густые брови чуть вздернуты, глубокие морщины пересекают высокий лоб философа. – Она явилась из ниоткуда. До сих пор не понимаю, почему именно мне.

– Написано просто потрясающе! Я провалилась в чтение и не заметила, как зашло солнце, я позабыла, куда шла.

– Спасибо… но лучше я сразу признаюсь, что украл сюжет, чтобы вы не продолжали смотреть на меня, как на гения. Я этого не заслуживаю.

– Все гении говорят нечто похожее.

– Нет, боюсь, не в моем случае… Черт. – Он опустил голову и, смущенно улыбаясь, с силой потер висок. – Почему так тянет на откровенность с вами? Я впервые вижу такой живой, неподдельный интерес, глаза горят совершенно по-особенному… и… это подкупает! Я автор-однодневка, мое имя забудут так же быстро, как…

– Кто он – Жан Живодер, ваш персонаж?

– Я его не выдумал. Такой человек жил на самом деле, в шестнадцатом веке, у него были свои мечты и чаяния.

– Но его убили! – подхватила Вера, очарованная знакомством с этим удивительным, открытым, творческим и живым человеком. Она начинала влюбляться.

– Став мертвым, бестелесным духом, он восстал против королевы, которая все политические вопросы решала кинжалом или ядом… Стойте, так я вам сейчас все перескажу, и читать станет неинтересно. – Он вскинул голову, словно отметая какие-то мысли. – Вы бывали в Лувре? Уже успели, наверное?

– Нет, что вы! Туда разве реально попасть? – вздохнула Вера.

– Сегодня четверг, он работает до шести.

– Ох, но уже половина девятого.

– И это хорошо. Пойдемте! У меня есть знакомые, которые откроют любые двери этого дворца. Вы увидите Лувр без толп туристов!

Он взял ее за руку так, будто они были знакомы всю жизнь, и повлек к лестнице.

Этот вечер Вере показался чарующим сном, о котором она даже не смела мечтать. Один из современных писателей Франции, успевший примерить венок славы, помнивший несметное количество историй из жизни королей и королев, о которых Вера читала у Дюма и Дрюона, знавший Лувр как свои пять пальцев, был сегодня ее проводником в мир прекрасного.

Она напрочь позабыла о пропавших мальчишках, о сыскном агентстве, о том, что должна была задать подозреваемому уйму вопросов, тем более что они то и дело напрашивались сами. Помешанный на биографии Екатерины Медичи учитель литературы, бесспорно, имел отношение к тому, что группа подростков отправилась на кладбище вызывать дух Жана Живодера, про которого Куаду написал целый роман!

Но Вера ни о чем не могла думать.

Куаду водил ее из зала в зал, находя для каждого экспоната интересную историю. Они останавливались у «Кодекса Хаммурапи», в котором было сосредоточено все жизнеустройство древнего Вавилона – Вера помнила лишь фрагменты из уроков по истории. Шли через зал Кариатид с изобилием античных статуй и видом из окон на павильон короля-солнца. Замерли у знаменитой Ники Самофракийской – крылатого существа без рук и головы, парящего над лестницей Дару на куске грубого, острого, как нос триремы, камня, своим образом отсылающего в эллинистические времена. А потом долго рассматривали «Раба восставшего» и «Раба умирающего» Микеланджело Буонарроти.

Эрик Куаду ограничился лишь парой слов в качестве справки об этих двух скульптурах. Но самозабвенно рассказывал о рабской доле, о гнете оков и бренности тела, о жизни и смерти тех, кого на самом деле изобразил великий скульптор Ренессанса. Рабами их стали называть только в наши дни – Микеланджело ваял пленников. И не просто пленников, а художников, творцов, находящихся под гнетом церкви.

– Этот еще борется, видны все его жилы и мускулы, напряженные от нечеловеческих усилий, вот-вот он порвет путы… Но нет, мгновение застыло в вечности. Другой раб сдался и повис в веревках. Его мгновение тоже застыло, но он пал раньше. Что выберете вы? Борьбу или власть отчаяния? Так или этак, а конец один.

У знаменитой «Моны Лизы» они почти не задержались: зал был неприглядным, стены перегорожены какими-то стендами. Эрик повел Веру смотреть полотно, в котором было больше жизни и красок, по его словам, – «Мадонну в скалах».

– Я верю, что в Лувре подлинник, – самозабвенно говорил он, приблизившись к картине в деревянной золоченой раме, повторяющей форму церковной ниши, а потом отойдя от нее подальше, чтобы не мешали блики от стекла. Он только что поведал о двух копиях картины, одна из которых хранилась в Лондоне.

– Посмотрите на этот синий цвет, на эту гармонию природы! Все кругом считают улыбку Джоконды божественной, не замечая, как подвергаются феномену «китчевости». Но разве не чудо горы и источник, выполненные в технике сфумато здесь… на этом полотне? Эту картину точно писал Леонардо! А ту, другую – его ученики. Разве не чувствуется присутствие бесконечности в сем крохотном отрезке стены? А цвет туники Мадонны, движения ее невесомых рук? Эти два младенца – Иоанн Креститель и Иисус, – объяснял он, – а фигура справа – ангел, покровитель Иоанна. Как думаете, какой из малышей – Иисус?

Вера едва успевала что-то осознать, увидеть, впитать, понять глубокий смысл слов человека, который был в этих стенах, как у себя дома, в то время как она оказалась среди столь величайших работ впервые и чувствовала себя утопленником на дне морском. Ежегодные походы в Эрмитаж сразу вылетели из головы.

– Наверное, тот, которого Мадонна держит за плечо? – проронила Вера и не угадала. Она поняла это тотчас же по лукавым лучикам, засиявшим в уголках глаз Эрика.

– Иисус сидит рядом с ангелом и благословляет Иоанна, указывая на его голову, которая чуть позже полетит с плеч. Но это история – летопись смерти. А нас интересует мгновение жизни. Замри! Не дыши! – Он взял Веру за плечи, и у нее подогнулись колени.

– Если смотреть на картину долго, задержать на ней взгляд… – он едва слышно зашептал ей в ухо, – то можно увидеть, как шевелятся, дрожат пальцы Мадонны, как дышат младенцы, услышать плеск воды и шум в анемонах и фиалках, шелест крыльев ангела, обернутых красных полотном… Если они все наклонятся чуть ниже, то рухнут в пропасть, так она реалистично изображена.

– Вы правы, если бы не вы… Я бы пялилась на распиаренную Мону Лизу, совсем