Воспоминание о будущем - Михаил Хазин

Приведем такой пример. Пусть у нас есть булавочная фабрика (последуем тут Адаму Смиту), в которой происходит производственный процесс. Вместо отдельных мастеров, которые делают булавки от начала до конца, появляются отдельные операции, на каждой из них сидят не очень квалифицированные люди и делают много простых и однообразных операций. То есть имеет место углубление разделения труда. Внешний рынок этого разделения может даже не заметить – только обнаружится, что владелец нашей фабрики стал несколько более богатым, чем все ожидали (за счет увеличения прибыли в условиях снижения себестоимости), да еще эта фабрика стала захватывать рынки и ликвидировать конкурентов, поскольку стала немножко снижать цены. Впрочем, если она стала монополистом, то цены снова выросли. Но, опять-таки, для внешних наблюдателей, которые на саму фабрику не заглядывают, ничего не изменилось.

Однако есть еще один вариант действий, который уже принципиально меняет всю систему внешних рынков и экономических отношений. Например, владелец фабрики может решить, что ему выгоднее не продолжать делать булавки для рынка конечных их потребителей, а поставлять булавочные заготовки для других производителей булавок. То есть совершенствовать не вертикальную производственную систему, а выстраивать горизонтальные связи. Тогда он может за счет предложения более дешевой заготовки снова стать монополистом и начать куда более интересный процесс, изменение себестоимости самой булавки.

Если раньше добавленная стоимость была разделена между операциями на одной фабрике и определялась исходя из затрат (стоимости станков и оборудования) и стоимости рабочей силы, то теперь ситуация меняется: производитель заготовок может несколько повысить или понизить стоимость этих самых заготовок, исходя из, условно говоря, рыночной конъюнктуры. А представим себе, что он продает свои заготовки еще кому-то, для совершенно других целей, причем объем таких продаж существенно превышает масштаб продаж в рамках булавочной продукции? Тогда их стоимость для булавочной промышленности может вообще перестать зависеть от состояния дел в ней, от реального спроса. Грубо говоря, производитель заготовок просто делает оферту – и булавочники, в силу его монополии, обязаны согласиться. Либо же кто-то из них должен вложить серьезные деньги в восстановление производства, для себя и, возможно, для других.

Классический пример сегодняшнего дня – политика Китая в рамках работы на рынках редкоземельных металлов. Они есть в разных странах мира, но Китай, пользуясь дешевизной рабочей силы, практически монополизировал рынок. А потом стал вытеснять с него альтернативных производителей конечной продукции, подняв цены на сырье и одновременно предложив конечную продукцию своего производства! Да, она (на первом этапе) ниже качеством, но зато существенно дешевле – и как бороться с такой политикой? А ведь она существенно меняет отношения в рамках разделения труда!

Еще один вариант: может оказаться, что самый главный элемент добавленной стоимости для булавок – это красивая пимпочка, которая прилепляется к головке. Дальше в дело вступают маркетинговые технологии, отдельно развивается дизайнерская промышленность, которая разрабатывает и продает эти самые пимпочки (отдельно от чисто булавочной промышленности), и в конечную стоимость булавки начинают включаться рекламные расходы, превышающие стоимость производства самой булавки. Это уже, можно сказать, постиндустриальные технологии. При этом, поскольку для потребителя разница в стоимости даже в несколько раз особого значения не имеет в связи с дешевизной продукции (при Адаме Смите, кстати, это было не совсем так), пимпочка может увеличивать продажную стоимость в разы!

А потом появятся компьютерные игры, и в них вероятность перехода на следующий уровень сильно зависит от продвинутости тех пимпочек, которые можно повесить на булавки, выступающие в качестве оружия… А затем на рынок выйдет новая услуга – продажа виртуальных пимпочек (с целью более быстрого прохода уровней) за специальную виртуальную валюту (назовем ее, например, биткоин), которую, соответственно, кто-то начнет менять на реальные деньги.

Точнее, для того чтобы сделать отношения в процессе продажи и производства окончательно постиндустриальными, нужно включить в дело кредит. Кредитовать булавочную фабрику легко, но не интересно: все считается, расходы и издержки, объемы малы и прибыль низкая. В конце концов некто делает булавочный станок, и никто не запрещает его производить, поскольку себестоимость производства булавок в их стоимости на рынке составляет уже копейки, основная цена зависит от пимпочек. Но станок делает ненужным большое количество работников, которые становятся безработными, больше не могут покупать булавки с пимпочками, в результате серьезные кредиты, выданные под разработку дизайна новых пимпочек и их рекламные кампании, не возвращаются, начинается кризис.

Так вот, главная проблема НТП как модели развития состоит в следующем: углубление разделения труда и использование кредитования все время меняет структуру себестоимости производства, перенося основные центры прибыли с базовых на второстепенные процессы. Это увеличивает риски производителей (поскольку не позволяет на значительный срок прогнозировать прибыль), а значит, стоимость кредита. Отказаться от этого процесса невозможно, поскольку внедрение любой инновации стоит денег – и кто-то должен за нее платить.

В некотором смысле феодальная система с цеховым хозяйством решала задачу создания стационарной экономической системы, которая со временем (с учетом, разумеется, годового цикла) не меняется. Конечно, какие-то вариации неизбежны (хотя бы потому, что меняется численность населения), но происходят они относительно медленно, и система их как-то компенсирует. До тех пор, пока отклонение не станет слишком большим и глобальным.

Собственно, именно таким отклонением и стал «малый ледниковый период» для Северной Европы. Так вот, в такой устойчиво стационарной экономической системе инновации крайне затруднены: даже если кто-то найдет ресурс для создания соответствующего продукта, его будет крайне сложно продать, вспомните проблемы античного Рима. А значит, возврата вложенных денег не будет. То есть в такой системе есть деньги, есть производство, есть продажи – но нет инвестиций в инновации! В том смысле, что никто не станет вкладывать свои деньги с целью их возврата с прибылью в создание нового продукта! Поскольку очень велика вероятность, что не будет не только прибыли, но даже и возврата вложенных средств.

В лучшем случае это будет эксклюзивный продукт, проходящий по разделу «роскошь», т. е. он будет покупаться очень богатыми людьми на деньги, которые в нашей, привычной, экономике идут в сбережения. То есть в терминологии настоящей книги эти вложения не будут влиять на воспроизводственный контур в экономике, хотя формально технология будет существовать, как многие военные технологии в Средние века. В худшем – он просто будет проигнорирован, тому есть тьма примеров, от паровоза Черепановых до парохода Фултона (который довольно долго не мог впарить свое изобретение кому бы то ни было, в том числе Наполеону).

Для того чтобы инновация включилась в воспроизводственный контур, нужен дополнительный ресурс, который кто-то должен вбросить в экономику. Причем со стороны спроса, а не со стороны предложения! Откуда-то в системе должен взяться более или менее устойчивый дополнительный спрос!