Дети блокады - Михаил Сухачев

Витька открыл глаза. Он глянул на мать, съежившуюся, с руками, прижатыми к ушам. Она что-то беззвучно шептала, скорее всего молилась.

Мальчик высунулся и увидел, что ни передней стены пятиэтажного дома, ни тем более арки нет. Осталась только груда развалин. Из них-то и раздавались крики отчаяния и боли.

Взрывов больше не было. Только где-то отдаленно еще ухали зенитки. Уже научившиеся улавливать верные признаки окончания воздушной тревоги еще до официального ее объявления, ленинградцы выбирались из укрытий и бежали к пострадавшему дому.

У Витьки в голове не укладывалось, что где-то там, под гигантской грудой кирпича, железных балок и обломков деревянных перекрытий, находятся его соседи по двору, его друзья. У него даже мелькнула мысль, что они не под этими развалинами, а за ними, что, сто́ит обойти дом, можно встретить их, перепуганных, но живых и невредимых.

– Помогите! А-а-а!

Витька узнал голос Сеньки Фуражина. Он кричал с нарастающим отчаянием. Его перебивал высокий девчоночий крик:

– Мамочка, мамочка!

Услышав голос Фуражина, Витя кинулся к тому месту, откуда он раздавался. По щекам текли слезы. Мальчик стал карабкаться по битому кирпичу и, пытаясь перекричать остальные голоса, громко звать друга:

– Сенька! Миленький, держись! Я сейчас тебя откопаю!

Витя стал остервенело разбрасывать в стороны все, что попадалось под руки. В отчаянии он сворачивал глыбы обломков, все яростнее углубляясь туда, откуда доносился призыв о помощи. Услышав голос друга, Витя тотчас откликался:

– Сенька! Это я, Витька! Потерпи немного! Сейчас откопаю! – уговаривал он Фуражина, даже не зная, слышит тот его или нет.

В какой-то момент он услышал рядом тихое всхлипывание. Витька оглянулся и увидел мать. Она, плача, словно боясь забыть, повторяла имена женщин, которые оказались погребенными под руинами.

– Ма! Здесь же Сенька! – громко зарыдал Витька.

– Да, сынок, сейчас откопаем его. Он жив, он жив!

Александра Алексеевна стала помогать сыну.

Прибывали все новые отряды бойцов МПВО, немедленно включаясь в работу. По оставшимся лестницам выносили раненых и погибших. Раздавались крики и плач женщин, опознавших своих родственников.

Витька уже не плакал, работал не останавливаясь. Рядом споро отбрасывала кирпичные обломки мать. Витя не слышал больше криков Сеньки Фуражина, не уговаривал его потерпеть, продолжая работать неистово и молча. И выпрямился, только почувствовав прикосновение к своему плечу.

– Мальчик, иди вниз. Здесь опасно, – сказал ему пожилой мужчина в черном, запачканном известкой полупальто, подпоясанном красноармейским ремнем.

Витька отдернул плечо и продолжил работу.

– Мальчик, вылезай отсюда! – более властно сказал мужчина.

– Отстаньте! – крикнул Витька. – Там мой Сенька! – В его голосе было столько отчаяния, что мужчина молча стал рядом с ним и матерью раскапывать кирпичные обломки.

Работа длилась уже несколько часов. Все очень устали. За это время еще дважды объявляли воздушную тревогу. Но бомбы рвались где-то далеко, за Балтийской железной дорогой, в стороне завода имени Молотова или «Красного химика».

Виктор уже ни о чем не думал. Руки машинально отковыривали очередной обломок, а сам он углублялся все дальше в образовавшийся проход. Поэтому, когда вдруг неожиданно появились ноги в больших ботинках и черных широких брюках, он замер.

– Здесь чьи-то ноги, – повернулся он к мужчине.

– Ну давай осторожно расчищать. Он, конечно, погиб, но ты, малец, не пугайся. Это война. Не повезло вашему брату, а вам, ленинградским ребятам, в особенности. Мы в клетке, а немец гоняет нас бомбами и снарядами из угла в угол. Кто в оккупации, может уйти в лес, перебраться к своим через линию фронта, а нам некуда…

Мужчина хотел освободить левую ногу погибшего из-под обломков, отодвинул ее в сторону, но она свободно вылезла из штанины и теперь сантиметров на пятнадцать оказалась длиннее правой.

Витька почувствовал, как у него ослабли колени и откуда-то из живота стал подниматься спазм. Он опустился на корточки, как и мать, и прижал голову к ее груди. Витька не плакал. Ему, как никогда, было плохо. Лицо позеленело. Потом молча, опершись на руку матери, он поднялся и, заплетающимися ногами побрел, едва не падая, ничего не видя перед собой.

– Ну, ну, сейчас посидишь и очухаешься, – тихо говорила мать, усаживая его на порожек машины «Скорой помощи», стоящей неподалеку.

Витьке сунули под нос вату с нашатырным спиртом. Он медленно вздохнул, ощущая приятное покалывание в носу.

– Поедем домой, – предложила мать.

– Не, ма, а как же они? Сенька, Гешка, Людка… тетя Поля, тетя Зина?

– Ну ладно. Давай подождем, – согласилась она.

Из развалин стали выносить трупы соседей Стоговых. Александра Алексеевна вместе с милиционером и каким-то мужчиной подходила к носилкам, всматривалась в лица, называла фамилии и имена. Она не позвала Витьку, когда увидела на носилках Сеню Фуражина. На нем не было синяков и ссадин, только были разорваны пропитанные кровью брюки.

– Какая обида! – сказала женщина в белом халате. – Его-то можно было спасти, если бы раньше откопали. Травма вены. Он умер от потери крови.

В том месте, где нашли Сеню, рухнувший свод арки образовал узкое свободное пространство, в котором, прижатые к стене, остались заживо замурованными мать и дочь. Это были женщина со странным именем Макадия и девочка Зульфия.

Каменный мешок, в котором они очутились, был настолько мал, что никто из спасавших не предполагал найти там людей. Когда его разбирали, оттуда раздался требовательный женский голос:

– Не лезьте сюда. Зульфия спит!

И едва женщина увидела свет и людей, она тихо запела колыбельную песню. Она не сопротивлялась ни тогда, когда из ее объятий забрали Зульфию, находившуюся в глубоком обмороке, ни когда вели к машине «Скорой помощи». Она продолжала петь тихо, но разборчиво, наверное теперь единственную на всю оставшуюся жизнь песню.

…Будто по злому умыслу судьбы, погиб и Сенькин друг, Толик Красин, «очкарик», тихоня.

До войны Толик, сын учителя физики, увлекался техникой. Все знали, что он под руководством отца сделал ламповый приемник. Он же научил ребят чинить электрические пробки, из куска напильника делать постоянные магниты. Толик объяснил ребятам, как устроены взрыватели немецких бомб и снарядов, и обещал придумать приспособление для остановки механизма в бомбах замедленного действия.

…Бомба скользнула по крутой крыше старой церкви и, описав дугу, плашмя упала на песок детской площадки Большого сада. Кто ее первый обнаружил, так и не выяснили. Но потом видели, как Толик огораживал место падения бомбы веревкой с красными лоскутами. Он был с повязкой дежурного МПВО. Дальше все строилось на догадках. Скорее всего, Толик поторопился сам обезвредить бомбу до прихода минеров. Специалисты говорили, что, судя по воронке, это была крупная бомба, на которой мог стоять механизм замедленного действия…