Отражение удара - Андрей Воронин

Очень скоро окружавшие его цеха утратили последние остатки показушной нарядности, и по обеим сторонам дороги потянулись унылые строения с непрозрачными от копоти окнами и какие-то решетчатые металлоконструкции, сплошь покрытые толстым слоем темно-серой, мелкой, как мука, зловонной пыли. Все здесь было темно-серым, закопченным и казалось заброшенным много лет, а то и веков, назад. Декорации к какой-то фантастической антиутопии, да и только. Петляя между штабелями чугунных болванок и ржавыми контейнерами, на мятых бортах которых масляной краской было криво выведено слово «БРАК», морщась от всепроникающей едкой вони и поминутно уворачиваясь от замызганных тракторов и самосвалов, майор добрался, наконец, до таинственной «второй литейки», которая на поверку оказалась литейным цехом номер два.

Интерьер оказался под стать экстерьеру, с той лишь разницей, что на улице было прохладно и светило солнце, а внутри Гранкина встретила душная жара и подсвеченный красным полумрак. Все здесь гремело и лязгало, над выложенным стертыми чугунными плитами центральным проходом то и дело проносились огромные ковши с расплавленным металлом. Эти полеты сопровождались истеричными трелями электрических звонков и фейерверками искр, когда раскаленный до температуры вулканической лавы чугун выплескивался через край ковша и рассыпался по полу звездными брызгами. В этом аду майор с трудом разглядел несколько человеческих фигур — таких же замасленных, черно-серых, как и все их окружение. Они яростно орудовали какими-то непонятными железяками, двигали формы и, поддевая жидкий огонь мятыми ковшиками на длинных металлических ручках, разливали по формам точно отмеренными порциями. Разговаривать с ними было явно бесполезно, и майор слегка растерялся, но тут из общей адской какофонии выделился привычный звук. Где-то дробно, взахлеб, с металлическим подголоском грохотал отбойный молоток — вероятно, там, где «рушили колонны», и где предположительно должен находиться мастер Шинкарев.

На всякий случай втянув голову в плечи и пугливо вздрагивая всякий раз, когда над головой со звоном проносился полный расплавленного чугуна ковш, Гранкин двинулся на звук и вскоре уперся в обитую мятой жестью перекошенную дверь, которая вела в соседнее помещение. Толкнув ее, он оказался в просторном зале, где не было никакого оборудования. Здесь было так же грязно, как и везде, громоздились какие-то полуразбитые, заросшие бурой копотью бетонные фундаменты, а высокий закопченный потолок поддерживали грубые железобетонные колонны. Одна из колонн выглядела так, словно над ней поработали какие-то чокнутые бобры: примерно в метре от пола, на уровне пояса, бетон был отбит со всех четырех сторон, так что наружу торчала ржавая, причудливо изогнутая, а местами и перебитая надвое арматура. Возле колонны топталась пара перемазанных по самые уши рабочих. В тот момент, когда Гранкин вошел в помещение, один из них с натугой вскинул тяжелый отбойный молоток, уперся острием зубила в бетон, и, почти сложившись пополам, налег на ручки молотка тощим животом. Молоток загрохотал, задергался, заставляя работягу трястись крупной дрожью, из-под стального наконечника полетела цементная пыль, а сам наконечник заскользил по твердому бетону и, наконец, мертво заклинился между бетонным выступом и прутом арматуры. Работяга яростно рванул молоток на себя, но тот не сдвинулся ни на миллиметр.

— Мать твою за ногу и об колено, деда медного по чайнику! — воскликнул работяга и бросил обтянутые резиной ручки молотка. Молоток остался торчать в колонне параллельно полу, как диковинная стрела или неразорвавшаяся ракета. — И вот так все время, — продолжал работяга, обращаясь к стоявшему поодаль невысокому полноватому человеку в ярко-оранжевой пластмассовой каске и синем халате, из-под которого выглядывали темные брюки и светлая рубашка с галстуком. — Задолбала, сволочь, хоть ты зубами ее грызи.

— Хоть зубами, хоть ногтями, — со странным сочетанием застенчивости и твердости ответил человек в каске, — а разбить надо. Что я начальнику скажу? Саша, мол, устал, ничего у него не получается…

— Да чего там — устал, — застеснялся Саша, которому на вид было лет пятьдесят. — Просто бетон, зараза, твердый. Сразу видно, до перестройки делали. И арматура мешает…

— После обеда пришлю сварщика, — пообещал человек в каске. — Только вы до его прихода не в карты шлепайте, а работайте.

Напарник Саши, вислоусый мужик лет сорока, в ответ на его слова хитро ухмыльнулся.

— Хрена ты скалишься?! — рыкнул на него Саша. — Давай, выковыривай эту сволочь, а я пока перекурю…

Вислоусый натянул грязные рабочие рукавицы и принялся расшатывать засевший в бетоне отбойный молоток, налегая всем телом. Саша стащил с потной лысины бурую от грязи кепку и провел по лицу подкладкой, размазывая грязь. Потом извлек из кармана мятую и засаленную пачку «примы», губами вытянул кривую сигарету и принялся чиркать спичкой. Коробок вырвался из его руки и, забренчав, упал на пол.

— Вот же раздолбанная работа! — пожаловался Саша, нагибаясь. — Руки от этой вибрации как деревянные, не пальцы — сучки корявые, бабу за сосок не ущипнешь…

Он вдруг прервался на полуслове и подскочил, схватившись за обтянутый грязными рабочими штанами зад, словно его ткнули шилом.

— Твою мать! — выкрикнул он и, подхватив с пола увесистый обломок бетона, с натугой метнул его куда-то в глубину помещения.

Обломок с грохотом ударился о ржавую жесть, и только теперь с интересом наблюдавший за этой сценой Гранкин заметил, что у дальней стены возвышается какая-то непонятная конструкция, более всего напоминавшая загородку из криво сваренных мятых листов жести. Жесть вибрировала, из-за нее доносилось гудение и громкий дробный шорох вперемежку с короткими металлическими щелчками. Именно этот агрегат, судя по всему, каким-то непонятным образом вызвал неудовольствие рабочего.

— Тише, тише, — успокоил Сашу человек в каске, бывший, вероятнее всего, мастером Шинкаревым. — Наше дело — строить, а не ломать.

— Тогда пошли отседова на хрен, — вполне логично предложил Саша, мрачно раскуривая сигарету и стараясь держаться к жестяной загородке спиной. — Строить тут нечего, а колонну пускай какие-нибудь ломатели добивают.

Его напарник коротко гоготнул, продолжая дергать и раскачивать молоток. Гранкин, видя, что на него никто не обращает внимания, деликатно покашлял в кулак.

Работяги посмотрели в его сторону безо всякого интереса и сразу же отвернулись, а мастер немного удивленно приподнял брови и шагнул навстречу.

— Вы ко мне?

— Если вы Сергей Дмитриевич Шинкарев, то к вам.

— Я Шинкарев. В чем дело?

— Видите ли, я…

Он замолчал и схватился за щеку. Ощущение было среднее между укусом пчелы и выстрелом из пневматического ружья.

Отняв ладонь от щеки, майор посмотрел на Пальцы, почти не сомневаясь, что обнаружит на них кровь, но крови не было.

— Вот черт, — выдохнул он. — Что это было?

— Дробеструйка, — непонятно объяснил Шинкарев, кивая на жестяную загородку. — Туда помещают отливки и под давлением обрабатывают стальной дробью, чтобы удалить всякие наплывы и шероховатости, грубо говоря, шлифуют. Жестяной экран, по идее, не должен ничего пропускать, но, как видите, между теорией и практикой существует разница.