Иуда. Анатомия предательства Горбачева - Николай Рыжков

…Павлов высказался, что надо применить правовые меры самого жесткого характера. Грушко возразил, что меры, предусмотренные документом, выведены на основе Конституции СССР и Закона о чрезвычайном положении и более жестких мер предусмотреть нельзя, достаточно этого (т. 7, л. д. 12).

Прямо (на этой встрече) не велось речи о создании ГКЧП и составе его участников, во всяком случае я такого не слышал» (т. 7, л. д. 13).

Вот ведь незадача. Свидетель не слышал, а следователи услышали. «На ужине в целом никаких вопросов существенных в плане введения ЧП не было, только в конце Крючков поднял проблему, что надо переговорить с Ельциным и лидерами других республик, чтобы они поддержали решение о введении ЧП» (т. 7, л. д. 14).

Это уже, конечно, по В. Степанкову, преступно — он же утверждал, что мы нарушали суверенитет республик.

«Крючков высказал предложение слетать к Президенту и убедить его временно передать свои полномочия Комитету по чрезвычайному положению, а самому отдохнуть в отпуске… Однако у остальных было отрицательное мнение по этому предложению (т. 7, л. д. 11–12).

Я не слышал, чтобы на совещании шла речь об изоляции Президента в случае, если он не одобрит намерение собравшихся лиц (т. 7, л. д. 78).

По смыслу беседы я понял, что задачей лиц, которые должны лететь к Президенту, было, во-первых, сообщить ему о необходимости ввести в стране чрезвычайное положение, убедить его подписать Указ о введении ЧП, а, во-вторых, если это не найдет у него поддержки, то согласиться временно передать полномочия Янаеву или группе лиц. Крючков предложил срок на один месяц, а другие, по-моему, Павлов и другие возражали и говорили, что это не пойдет. Как их нужно понимать — я не знаю… на этой встрече не было определенного четкого плана-инструкции посланникам к Горбачеву, шел разговор, обменивались мнениями и конкретно план не был принят» (т. 7, л. д. 79).

Следователь: «Установлено, что лицам, назначенным лететь к Президенту, были даны четкие инструкции: предложить Президенту уйти в отставку, а в случае его отказа объявить его больным, изолировать его в Форосе, путем замены и усиления охраны, отключения связи. Вы подтверждаете это?»

Ответ Егорова А.Г.: «Нет, такой постановки не было, во всяком случае, я не слышал. Как я уже сказал, не было выработано четкого плана, шло обсуждение: реплики, предложения, возражения, как я понял, лица, назначенные лететь к Президенту, должны были, прежде всего, убедить Президента в необходимости самому ввести чрезвычайное положение, ну то есть как я ответил на предыдущей встрече».

Следователь: «Следствие располагает данными о том, что все же на этой встрече план был решен конкретный: в случае отказа Президента изолировать его, уйти в отставку или заявить о своей болезни. Вы должны были об этом знать, то есть Вами оглашался на этой встрече проект заявления Президента об уходе в отставку и, как альтернативный вариант, уход по его болезни. Вы подтверждаете это?»

Ответ Егорова А.Г.: «Нет, такого не было. Я категорически совершенно искренне говорю, что я не зачитывал какой-либо проект заявления Президента об уходе в отставку или по болезни. Речи «об изоляции Президента» при мне не было. Я не могу объяснить, откуда появились данные о том, что я зачитывал подобные документы. Я читал часть проекта, который лег в основу постановления № 1 ГКЧП, и ничего больше» (т. 7, л. д. 79,80).

Следователь: «Из материалов дела видно, что Вами и Грачевым был изготовлен Указ от имени Президента СССР с заявлением об уходе его в отставку. Этот документ оглашался на встрече 17 августа на объекте «АБЦ». С этим документом летала делегация 18 августа в Крым к Горбачеву. Подтверждаете ли Вы это?»

Ответ Егорова А.Г.: «Нет, мы такого документа не готовили и я не слышал, чтобы он оглашался на встрече на объекте «АБЦ». Ничего об этом документе я не слышал».

Объективным может быть только один вывод: несмотря на грубые попытки следствия навязать свидетелю Егорову А.Г. ответ, который бы подтвердил выдумку обвинения, что прямо говорит об обвинительном уклоне следствия, свидетель на допросах б сентября, 17 октября и 16 декабря 1991 года последовательно, без колебаний заявляет, что ни об изоляции, ни об уходе в отставку Президента СССР на встрече 17 августа 1991 года даже речи не было, не то что разработок каких-либо планов захвата власти. Обещанные на допросах следователями материалы свидетелю не предъявлялись и в деле также отсутствуют. Обсуждение же необходимости введения чрезвычайного положения, мероприятий, которые нужно было бы осуществить при его введении, предложения поехать с личным докладом по этому вопросу к Президенту СССР не являются уголовным преступлением, а составляют часть моих служебных обязанностей. Наконец, даже название ГКЧП тогда не существовало.

* * *

Свидетель Ачалов Владислав Алексеевич: «17 августа в конце рабочего дня, примерно в 17 часов… Павлов стал рассказывать о состоявшемся заседании Кабинета Министров СССР. Он обрисовал обстановку в стране крайне сложную, я бы сказал сложнейшую, особенно региона Урала, Якутии, Челябинска, и выделил две проблемы — энергетическую и продовольственную. Здесь же Павлов стал перечислять, кто и как выступил, особенно в защиту союзного договора, и в конце подытожил, что всего было два выступления на этом совещании в защиту союзного договора. В конце Павлов подвел резюме, что надо лететь и договариваться с Горбачевым, но о чем договариваться, он не говорил» (т. 94, л. д. 3,4).

Следователь: «Расскажите подробнее о совещании 17.08 на даче КГБ».

Ответ Ачалова В.А.: «Разговор шел в беседке. Павлов рассказал о тяжелом экономическом положении в отдельных районах страны, и затем речь зашла о необходимости введения чрезвычайного положения, говорили о необходимости решить это с М.С. Горбачевым, для чего поехать к нему и уговорить ввести чрезвычайное положение. От МОЯзов предложил лететь Варенникову, тот согласился. После этого мы уехали. Разговора о том, что делать в случае отказа М. С. Горбачева от введения чрезвычайного положения, — не было.

…Ни об изоляции Президента, ни об отстранении его от власти никакого разговора не было. О вводе войск также речь не шла, ни о каком совещании у меня и согласования действий с офицерами КГБ разговора не было».

Вывод также однозначен — показания 24 августа и 11 октября 1991 года подтверждают одно: ни слова об отстранении, изоляции или отставке 17 августа 1991 года на объекте «АБЦ» КГБ СССР не говорилось.

* * *

Присутствовавшие обвиняемые по делу по поводу встречи 17 августа 1991 года показали следующее:

Грушко Виктор Федорович.

Следователь: «Поясните подробно, как проходила встреча известных лиц на объекте «АБЦ» 17 августа с. г. Какова была тема встречи, кто, в какой последовательности и о чем на ней говорил, какие были приняты решения?»

Ответ Грушко В.Ф.: «Разговор за столом был неофициальны, то есть не было порядка выступлений, какой-то последовательности, были реплики, возражения, отвлечения на посторонние темы, не было обозначено конкретной темы, говорили сбивчиво, перебивая друг друга. Как я понял, основной вопрос, который и занял большую часть времени, — это вопрос, что надо лететь к Президенту СССР в Крым, довести до него трагичность обстановки в стране и побудить принять решительные меры, то есть предложить ввести в стране чрезвычайное положение, и если эта идея не найдет у него поддержки, то побудить, временно передать свои полномочия Янаеву по болезни, а потом, когда будет введено чрезвычайное положение, вернуться к своим обязанностям. Никакого злобного умысла в отношении Президента не вынашивалось, поэтому решили, что ехать к Президенту должны наиболее близкие к нему люди, которые могли убедить его. Как таковой вопрос о введении чрезвычайного положения не ставился… Не говорилось на этой встрече о создании ГКЧП, по-моему такого наименования еще придумано не было, и тем более, не было речи о насильственном отстранении от власти Президента. Это ни у кого из присутствующих и в мыслях не было, ведь собрались верные и близкие Президенту люди, которые хотели помочь ему справиться с ситуацией (т. 4, л. д. 91).