Пленница в башне - Вайолет Уинспир

— Лучше я, — быстро ответила Ванесса, опасаясь, что этот разговор может привести к ссоре между ним и девушкой. Барбара была влюблена и, следовательно, склонна к необдуманным поступкам, а дон Рафаэль, хотя и не сторонник бурных сцен, все же был способен закатить впечатляющий скандал, если бы узнал что предполагаемый жених не кто иной, как его беспутный кузен. Это расцветающее пышным цветом дело следовало оборвать в стадии бутона, иначе разразившийся скандал уничтожил бы лучшее, что было в характере дона Рафаэля, — покровительственное, почти отеческое отношение к Барбаре.

Он положил на место дневник своей матери, затем, прежде чем Ванесса успела прошептать «доброй ночи» и избавить себя от его присутствия, он снял с полки другой том, потоньше, и заметил:

— Как жаль, что вы не читаете по-кастильски. Я уверен, что вы получили бы большое удовольствие от этой книги. Она написана тем умирающим языком, который так нравится женщинам. Это классическая поэма о Сиде — увлекательное сочетание легенды и фактов. Вам приходилось слышать что-нибудь о Сиде?

Она кивнула, хотя в ее голове и промелькнула мысль, что Сид Кампеадор — знаменитый герой Испании, сражавшийся за ее независимость в те времена, когда большую часть страны захватили мавры, был, возможно, похож на человека, который стоял теперь перед ней и с легкой рассеянной улыбкой на надменных губах читал про себя строки поэмы.

— Сид — своеобразный испанский Ланселот — рыцарь в сверкающих доспехах. Тиран в нем сочетался с бесстрашным вожаком, а это довольно интересная комбинация.

— Очень интересная, — повторила она, чувствуя, как сердце трепещет у нее в груди, когда взгляд Рафаэля пронзает ее из-под длинных ресниц, которые нисколько не умаляли мужественности его облика.

Он слегка улыбнулся, положил книгу на свое кресло, и, взяв ее за локоть, подвел к шкафу в дальнем углу кабинета.

— Хотя вы и не можете читать поэму, я выберу для вас что-нибудь другое, что тоже вам понравится… — Его теплая рука разжалась, и она, теперь уже его покорная слуга, увидела, как он открыл шкаф, в котором хранилась фантастической красоты коллекция вееров из парчи и слоновой кости, драгоценных гребней, серебряных и золотых безделушек, усеянных темными камнями, и множества чудесно мерцающих испанских шалей.

— Это безделушки моей матери, — с улыбкой пояснил он. — Я помню, хотя был тогда еще ребенком, как она сидела и любовалась ими, обмахиваясь веером, как умеют это делать только испанские женщины, примеряя то браслет, то ожерелье; как ее чудесные карие глаза улыбались моему отцу, что пробуждало в моей душе неистовую ревность. Для меня предназначались другие взгляды, не менее обворожительные. Теперь мне самому смешно вспоминать свои детские фантазии и эту ревность. — Его длинные пальцы извлекли из черной бархатной коробки сверкающее ожерелье из зелёных камней, соединенных серебряной цепочкой. — Это изумруды из Колумбии. Неплохое ожерелье, правда? — Он взглянул на камни, сверкающие на ладони, ненужную безделушку женщины, которая парила над залом, глядя с портрета на стене. — Не хотите примерить? — С улыбкой спросил дон.

— О, нет! — Ванесса в испуге отпрянула. — Они слишком хороши для меня.

— Вы так считаете? — Он приподнял одну бровь и окинул ее неторопливым взглядом. — Наверное, всем англичанкам свойственно недооценивать себя? Ваши глаза и кожа созданы для того, чтобы носить изумруды. Может быть, вы имеете в виду, что сейчас на вас чужое платье, которое вам не слишком идет?

Она прижала руки к темно-фиолетовому одеянию, которое вопиюще не шло к ее зеленым глазам и медным волосам. Кто бы мог подумать, что дон замечает и такие вещи!

Он пожал плечами, вернул ожерелье в бархатный футляр и небрежно задвинул ящик. Ванесса подумала, что он, видимо, вполне доверяет своей прислуге, раз не запирает такие ценности в сейф. Очевидно, он был вполне уверен в надежности людей, которые у него работали, и они, скорее всего, были действительно преданы ему. Приходилось признать, что он не был похож на других… В его жесте, которым он прикоснулся к огненной бахроме одной из шалей, проскользнуло что-то мальчишеское.

Он улыбнулся:

— Моя мать выглядела в ней потрясающе. Она обладала величием и статью настоящей кастильской дамы.

— Она давно умерла, сеньор? — тихо спросила Ванесса.

Выговаривая английские слова, он понижал тембр своего глубокого мужественного голоса, и это странно завораживало Ванессу.

— Моя мать не умерла, сеньорита. — Он удивленно взглянул на Ванессу. — Вскоре после смерти отца она ушла в монастырь Милосердия в Сеговии. Видите ли, мои родители очень любили друг друга и, когда донья Марианна потеряла своего мужа, то радости мирской жизни перестали существовать для нее. Вас, наверное, удивляет, что овдовевшая женщина выбрала отшельничество в монастыре? Наверное, вам трудно поверить, что существует любовь настолько преданная, настолько великая, что действительно превращает двоих в одно целое?

Да, она верила в такую любовь, но сказала другое:

— А как же вы, дон Рафаэль? Вам ведь не было и двадцати, когда умер ваш отец, как же донья Марианна могла возложить на вас такое бремя ответственности?

Он догадался, какая мысль пришла ей в голову, и ответил:

— Хотя молодой хозяин в испанской семье и пользуется особыми привилегиями, но после смерти отца он автоматически становится главой семьи. Я знал о том, что, овдовев, моя мать всей душой стремится вернуться в Сеговию. Конечно, я предпочел бы, чтобы она осталась со мной, но даже не заводил подобных разговоров, раз это не соответствовало ее желанию. Донья Марианна была настоящей женщиной и навсегда отдала свое сердце мужчине, за которого вышла замуж, потому что это неправильно, когда женщина любит своих детей сильнее, чем их отца. В конце концов, дети вырастают и хотят жить своей жизнью. Любовь между женой и мужем тоже должна расти, чтобы к моменту, когда дети станут взрослыми, между ними не образовалась пропасть. Они как будто возвращаются к самому началу. Для моей матери это было невозможно, а я стал взрослым. Мы расстались. Орден, к которому она принадлежит, очень строгий…

Дон не договорил и пожал плечами. Ванесса поняла, что он редко виделся с матерью, которую любил и привык видеть среди этих мирских безделушек, отвергнутых ради суровой монастырской жизни.

Какая великая любовь… как непобедима была любовь доньи Марианны!

Холодок пробежал по коже Ванессы, и она почувствовала облегчение, когда дон Рафаэль закрыл витрину с гребнями, веерами и шалями. Она взглянула на него и, заметив грусть в его лице, не стала возражать, когда он повернулся к дверям террасы и жестом пригласил ее выйти в звездную ночь.

Терраса примыкала к его кабинету и напоминала ротонду с мозаичным полом и маленькими скамеечками из фаянса, над которыми склонялись пышные кисти королевы ночи, открывающей по ночам свои цветы, источающие опьяняющий аромат. Ротонда была обнесена балюстрадой, как оборкой из каменного кружева, и Ванесса ощутила под своими ладонями резные гирлянды, раковины и херувимов.