Зона Посещения. Луч из тьмы - Александр Тюрин

Только Вера протянула Лауницу руку. А рука у нее, надо сказать, неслабая оказалась, теперь можно поверить, что она и спортсменка, и альпинистка. Правда, при нападении отморозков выглядела она кисло как гимназистка, но это можно списать на стресс.

– Стецко прав, насчет попы он знает все, как Эйнштейн про физику, так что вернись в «коридор».

Уже оказавшись в «коридоре», Лауниц оглянулся – прямо под поверхностью воды снова пробурлило что-то, смахивающее на скелет динозавра, разве что стальные шипы на месте спинного хребта – динамическая колючка выписала дугу и вернулась обратно, в затишье.

Топкая мочажина кончилась чуть ли не около самих терриконов. Здесь Лауниц расшиб ногу о притопленный рельс, упавший с эстакады, по которой когда-то двигались вагоны с рудой.

Они перебрались через траншею, куда раньше опрокидыватель сбрасывал гематитовую руду из вагонов; по ней будто огненная река прошла и спекла все в огромный брус. Лауниц на этой тверди и ощутил, что ему больно наступать на левую ногу. Потом прошли под покосившимся грейферным перегрузочным мостом. Одна из его опор была сильно изъедена коррозией, утончилась и просела, отчего тот стал изображать поскользнувшегося динозавра. И словно еще усиливая впечатление, раскачивался и жалобно стонал. «Ржавое мочало порезвилось, – пояснил Возняк. – Интересно, на кого он однажды рухнет». Начали наконец взбираться на штабель агломерата. Сейчас Лауниц, прихрамывая, шел последним, то и дело оскальзываясь, Вера несколько раз оборачивалась к нему, чтобы помочь, а потом и вовсе, сделав ему обвязку, зацепила тросом, чтобы тянуть за собой.

– Э, голубки, вы что тут стали изображать подъем Ромео и Джульетты в гималайские горы? – Возняк надул пузырь жвачки, который лопнул с оскорбительным звуком.

Лауницу было сейчас стыдно: не прошел и полукилометра, а успел вымазаться в грязи, травмироваться и, если честно, хочет пить и писать.

С вершины штабеля стали видны четыре доменные печи – две из них опрокинуты на землю и расколоты. Литейные дворы завалены обломками доменного оборудования, грудами огнеупорного кирпича, огромными кусками шлака, перевернувшимися тележками-скипами, застывшими в потоках чугуна, и грудами шихты. Если прищурить глаза, то словно детская комната после празднования дня рождения. Железнодорожные пути, по которым когда-то здоровенные сигарообразные ковши с жидким чугуном ехали к миксерам, были разорваны в нескольких местах. Рельсы, подхватив шпалы, загибались наверх, образуя стальные цветы. Несколько двадцатиметровых чугуновозов лежали поодаль, беспомощно задрав колеса к верху. И создавали впечатление, что здесь прошел малыш огромных размеров, остервенело пиная все, что встречается на пути: «Папа плохой, машинку не купил!» А вдоль путей лежали… обугленные человеческие тела. По крайней мере эти «предметы» напоминали Лауницу то, что он видел на фотографиях, сделанных после американской бомбардировки Дрездена. Еще он чувствовал запах, сладковато-пряный запах Зоны, теперь с добавкой аммиачной резкости.

Со штабеля они спустились к бункерной эстакаде – та сильно накренилась набок, и огромные емкости, в которые загружалась шихта, полопались, как переваренные овощи. В одной из трещин виднелась «серебристая паутина» – та самая, что легко рвет любые связи электромагнитного характера. Здесь была неясная граница Зоны, которую Лауниц почувствовал перепадом давления, который прошел по всем его внутренностям.

На литейном дворе Вера окликнула Возняка:

– Лауницу надо передохнуть.

– О, свет очей наших притомился. Такой бледный. А мы ведь только до границы Зоны добрались. – Возняк сделал еще несколько шагов, потом все же остановился. – Ладно, пусть отдохнет, выдать ему рулон туалетной бумаги.

Стецко, попрыскав спреем, подсвечивающим биологическую опасность, сел на какую-то трубу, хлебнул из фляжки, сказал умиротворенно: «Я, когда возвращаюсь из Зоны, всегда трахаю свою милую в три разных места». И застыл, прикрыв глаза, однако заметно было, что вполглаза наблюдает за всем, особенно за товарищами по группе. Возняк же с глумливой ухмылочкой взирал, как Вера щупает ногу Лауница и прикладывает к ней рогалик ультразвукового сканера.

– Перелома, похоже, нет, – сказала она, покончив со сканированием. – А вот ушиб есть, и немаленький, но отек и боль мы сейчас снимем.

Она раскрыла серебристую коробку аптечки, вытащила оттуда шприцпистолет и, вставив две желтые ампулы, сделала укол прямо через штанину.

– С такой мамочкой ты уйдешь далеко, немчонок. – Возняк сплюнул. – Попроси ее еще, чтоб на ручки взяла и дала сиську пососать. Она – вкусная…

Лауниц понимал, что Возняка пора ставить на место, тем более и Стецко уже не хранил каменное выражение, а откликался глумливой улыбочкой, но все мысли упорно крутились вокруг одного – где б облегчить мочевой пузырь.

– Рано скалишься, Школяр, – почти про себя сказала Вера, – как бы не пришлось потом скулить.

– Я скоро, схожу до того каупера и обратно, – сказал Лауниц, однако на этот раз Возняк, поймавший свирепый взгляд Веры, не откликнулся.

Когда Лауниц, сделав дело, выглянул из-за опоры каупера, сердце его сжалось. Никого из его группы не было на месте. И в то же время они… стояли на гребне террикона – именно так, как это было полчаса назад… Фигуры были несколько вытянуты и искажены, так что головы превращались в нечто, напоминающее раскрытый бутон. Словно отражения в зеркале с криволинейной поверхностью.

Лауниц почувствовал, как паника захватывает его, вот она сильно надавила на солнечное сплетение, прошла волной по пищеводу, ткнулась под кадык и отразилась по́том на спине. «Ничего особенного, – сказал он себе, – просто сумасшедшее место». Сперва вернуться назад.

Он сделал несколько шагов, и ему показалось, что ноги прилипают к земле, покрытой многосантиметровым слоем ржавчины и окалины. Одновременное ощущение клейкости и вязкости. Нет, не показалось. Напрягшись, он попытался рвануться – земля поплыла под ногами и неожиданно оказалась перед его носом. Шарики окалины сделались большими-большими и на них стали заметны зеленые крапинки. Лауниц с трудом поднялся и снова зашатался. На этот раз ноги были втянуты до щиколотки в почву, словно та оказалась из полистироловой пены. Вот хрень, он что – примагнитился?

– У тебя левый заряд, Лауниц, – послышались в ухе слова Возняка, переданные по радиоканалу, – двигайся боком, направо, иначе закопаешься, тогда тебя лишь через тысячу лет археологи отроют и скажут, нашли окаменелые останки Человека Тупого.

Однако Лауниц так и не смог сдвинуться с места.

– Не поднимай ноги, волоки их, и как бы толкай боком преграду.

Вера была уже не на терриконе, а рядом. Она не улыбалась, не показывала, что все пустяки, мол, всегда рада помочь, но и не давила негативными эмоциями как Возняк; спокойное лицо как у хорошо вышколенной медсестры, которая по долгу службы возится с инвалидами и стариковским дерьмом.

Шагов десять спустя его отпустило, ногам стало легче. Лауниц и Вера молча вернулись на место стоянки. Он гнал от себя мысль, что здесь можно утонуть на ровном месте, сгореть, лопнуть и свариться в любой момент. Иначе б страх захватил его. Ему было стыдно, что он оказался настолько слаб. Игры в стрит-рейсера закончились, здесь ему и в самом деле нужна нянька.