Ночная Мышь, или Первый полет - Мария Кондратова

Сама собой вспомнилась и брошенная романтической коровой бумажка, которую следовало прибрать до того, как Заяц проснётся, и Мышь шагнула к двери. После долгого сладкого сна её чуть-чуть покачивало, точно матроса на палубе.

Мятый листок по-прежнему валялся на крыльце. Мышь присела на ступеньку и подтянула его к себе.

— Ну-с, посмотрим, что тут у нас пишут! — громко сказала она, вспомнив, что так всегда поступал господин Мауз, открывая вечернюю газету, и принялась водить маленьким чёрным коготком по кривым, неряшливым строчкам.

— КО-РО-ВЫ, — прочитала она по складам, — ПРОЧЬ ИЗ НА-ШЕ-ГО ЛЕ-СА!

Пять минут спустя негодующая кроха в сбитой набекрень жёлтой шляпе вприпрыжку неслась к оврагу, где обитали Птах и его родня. Пуговицы на сарафанчике она застёгивала уже на бегу.

— Их лес… Скажите, пожалуйста! — пыхтела она, взбираясь на пригорок. — А в моём лесу коровам самое место… Пишут ещё… Бумагу переводят… Писатели…

Птах сидел на пеньке неподалёку от родительского гнезда. Вид у него был задумчивый и даже рассеянный, словно он пытался решить в уме очень сложную задачку. Но это не помешало ему по-настоящему обрадоваться, когда он увидел свою запыхавшуюся подружку.

— Ты прости, — смущённо защебетал он, слетая на землю, — я к тебе давно не залетал… Я был…

Но Мышь решительно перебила его, взмахнув злополучной бумажкой:

— Ты это видел?!

— Видел, — поскучнев, признался Птах, — по всему Лесу висят.

— Так этого оставить нельзя, — решительно заявила Мышь. — Икка наш друг и вообще!

Не совсем понятно, что означало «вообще», но вид у крохи был самый воинственный.

— Брось, Мышь, ну что мы можем сделать… — попытался урезонить её Птах.

— Мы его выследим! Мы его выведем на чистую воду… Я ему покажу, как обижать наших коров… — с угрозой произнесла Ночная Мышь.

— Кому покажешь? — испуганно вздрогнул птенец.

— Ему-не-знаю-кому, — мрачно ответила крылатая мстительница.

— Итак, что мы знаем? — спросила она себя, снимая шляпу, чтобы удобнее было чесать правое ухо.

— Ничего… — буркнул Птах и отважился привести последний, как ему казалось, неотразимый довод. — Послушай, а как же тренировки?.. Мы ведь уже добились значительных успехов…

— Ага, — согласилась с ним подружка, — я теперь значительно успешнее шлёпаюсь на землю, у меня даже синяков не остаётся…

— Я как раз хотел предложить тебе новое упражнение… — продолжал гнуть свою линию птенец. Папа говорит — оно «в высшей степени полезное».

— Спасибо, Птах, — крайне серьёзно отозвалась Ночная Мышь. — Но я правда не могу… Когда в Лесу такое творится. Икка ходит — бедная… А я, значит, тренироваться буду?

— Но ты же хочешь летать? — поинтересовался Птах, — или не хочешь?..

— Ох, ну что ты говоришь… — вздохнула кроха из домика с круглыми окнами, — конечно хочу… Только всё должно быть по справедливости, а не только по моему хотенью… А по справедливости надо сначала поймать того, кто обижает Икку, а уж потом крыльями махать. Ох, как мы его отколотим, — воодушевилась воинственная Мышь, — как мы его отлупим, отдубасим и отколошматим…

— Как скажешь… — покорно вздохнул Птах.

— Итак, что же мы знаем? — повторила Мышь, рисуя палочкой на земле непонятные загогулины. — Кто у нас в лесу не любит Печальную Икку? Вещая Птица — раз, Мелкое-Вредоносное — два! Так?

— Ну, да, — вяло согласился птенец.

— Но у Людмилы вчера всю ночь веселились гости. Так?

— А ты откуда знаешь? — встрепенулся птенец.

— Я всё знаю, — отмахнулась Мышь, — потом расскажу… Стало быть, остаётся Вредоносное…

— Но ведь Вредоносное не умеет писать! — пискнул Птах.

— Откуда, — возразила Мышь, — откуда мы это знаем?! Кто в Нечаянном Лесу вообще может сказать, что ему известно что-нибудь о Мелком-Вредоносном?! Вот ты, — ткнула она крылом в сторону Птаха, — что ты о нём знаешь?

— Ну… — задумался птенец, — оно бегает… Стреляет…

— И всё! — закончила за него приятельница, — и это всё, что мы о нём знаем. А что оно делает по ночам?.. Может быть, как раз пишет?…

На это птенцу решительно нечего было возразить.

— Значит так, — командирским голосом подытожила Ночная Мышь, возвращая шляпу на голову, — сегодня ночью идём в разведку. Ты со мной?

— С тобой… — без особой радости подтвердил Птах и добавил тихонечко, чтобы не обидеть подружку:

— Куда ж я от тебя денусь…

Верёвочный Заяц проспал целый день до самого вечера, но всё-таки чувствовал себя разбитым после ночного бега, и, поужинав, тотчас отправился обратно в постель. Бедняга был до того измотан, что даже не стал распутывать верёвочку со вчерашними узелками, чего не случалось с ним уже много лет. У длинноухого мечтателя ломило спину, а лапы были сбиты почти до крови — ведь назад они неслись, не разбирая дороги.

Кутаясь в тёплый клетчатый плед, Заяц с грустью думал, что он не так уж молод, и всё бы ничего, да вот только жизнь прошла, а поплавать на корабле так и не удалось…

Правда, у него есть Мышь… Но она, по всему видно, мечтает — о-хо-хо… совсем не о море…

Лучшим лекарством и от печальных мыслей, и от разбитых лап был сон. Верёвочный Заяц никогда не видел во сне апельсинов, коров и банок с малиновым вареньем. Ему снилось только море. Море, которого он ни разу в жизни не видел.

Поздно вечером, когда на небо огромной жёлтой улиткой выползла полная луна, Заяц давно уже спал крепким военно-морским сном. А Мышь?.. Мышь собиралась в разведку. Наученная горьким опытом предыдущей ночи, она решила оставить дома большую жёлтую шляпу. Уж больно много с нею было хлопот.

Медных пестиков в доме, к сожалению, больше не было. Но кроха вспомнила рассказ Зайца о том, как однажды он спасся от лисы, швырнув ей в морду пригоршню молотого перца, и на всякий случай рассовала по карманам пакетики с пряностями, а за пазуху сунула серебряную перечницу. Она была холодная, округлая и приятно увесистая на ощупь. Кроме того, она захватила с собою ещё пару горстей гнилушек на случай, если придётся что-нибудь пометить или осветить. (Как известно, гнилушки светятся в темноте ровным зеленоватым светом). На этом сборы были окончены.

Встреча с Птахом была назначена в полночь под бизань-мачтой. По правде говоря, Мышь сомневалась, что её маленький приятель прилетит, — всё-таки гнездо не домик, из него не так-то просто выбраться незамеченным.

Но когда Ночная непоседа подкралась к сосне, птенец уже был там и нетерпеливо скакал по выступающим из земли корням. Над головой у него, поскрипывая, качались и кружились верёвочные лестницы и канаты, похожие на щупальца огромного осьминога, и тихонько гудел спрятанный в ветвях парус.