Тайный рыцарь - Руслан Мельников

— Думаю, мир перевернется, если Кривайто не пожелает немедленно принести вас в жертву под этим дубом. Да будут милостивы к вам наш Бог мертвого царства седовласый Патолло и ваш Бог, снятый с креста. Прощай, Вацлав…

Дядька Адам вернулся к своим лучникам. Небольшая группка волчьешкурых стрелков демонстративно отошла в сторону. За каменный круг. Подальше и от осквернителей Священного леса, и от вайделотов, жаждущих расправы. Никто из бывших соратников не притронулся к луку и стрелам, никто не рискнул встретиться взглядом с Бурцевым или Аделаидой. Зато глаза остальных пруссов смотрели прямо. Лютая ненависть пылала в тех глазах. Жрецы и мужики из Гляндовой общины плотно обступили поляну. Внутри каменного кольца образовался еще один Круг Смерти. Живой, куда более надежный и неумолимый. Круг этот медленно сжимался. Вайделоты приплясывали от нетерпения, но пока медлили с нападением. Ясно: ждут своего первосвященника — таинственного карлика-барздука. Могущественного и жестокосердного Кривайто.

Аделаида часто-часто дышала за спинами мужа и фон Берберга, нервно всхлипывала. Бурцеву тоже было не по себе. Вестфалец же, надо отдать ему должное, держался молодцом.

— Я буду биться за вас, прекрасная Агделайда, до последнего издыхания, — хладнокровно заявил немец. — И я верю, что Господь явит нам чудо и дарует победу.

Вестфальский рыцарь по-прежнему держал свой трехгранный кинжал в левой руке, правая по-прежнему благоговейно возлежала на ковчежце со святыми мощами. Эх, хотелось бы Бурцеву обладать хотя бы малой толикой его истовой веры — умирать сейчас было бы куда проще.

Пруссы загалдели по новой.

— Кривайто! Кривайто! — разобрал Бурцев в нестройном гомоне.

Прибыл верховный жрец идолопоклонников? Что ж, значит, и развязка уже не за горами. Крики смолкли. Ряды пруссов расступились.

Сначала Бурцев увидел над головами вайделотов особый, отличный от других посох — подлиннее остальных и прямой — без крюка на конце, но с широким, плоским, заточенным на всю длину стальным наконечником, которым при желании можно было не только колоть, но и рубить. Посох этот больше смахивал на копье или даже миниатюрную алебарду. Что ж, уже интересно!

Потом вперед выступил и сам обладатель странного оружия. В длиннополом балахоне. С огромным капюшоном на голове. У Бурцева перехватило дыхание: действительно ведь, карлик! И еще какой! По сравнению с ширококостными здоровяками-вайделотами их сухенький и невысокий Кривайто казался почти ребенком. Блин, а что, если мифический герой местных легенд гном-барздук в самом деле пересек границу между миром духов и миром людей? Мало ли какая чертовщина может твориться в Священном лесу пруссов!

Кривайто остановился напротив чужеверцев. Одним движением вбил свой посох в мерзлую землю — оружие оказалось обоюдоострым: на нижнем конце тоже блеснуло стальное жало. Пруссы терпеливо ждали. Их низкорослый жрец-первосвященник несколько секунд стоял молча и неподвижно. Чуть склонив голову набок, барздук разглядывал чужеверцев. Лица карлика под капюшоном видно не было.

— Э-э-э… — начал Бурцев.

Резким движением Кривайто скинул капюшон.

У Бурцева отвисла челюсть.

Аделаида поперхнулась очередным всхлипом.

— Майн Готт! Вер ист дас?[10]— Рука фон Берберга еще крепче сжала нагрудный ковчежец.

Седые волосы. Узкие-преузкие щелочки глаз. Желтое морщинистое лицо не по годам бойкого китайца…

Сема?! Сыма Цзян!

Даже в нелепом наряде прусского священнослужителя трудно было не узнать знатока зажигательных и взрывчатых смесей, строителя стенобитных пороков и ближайшего советника Кхайду-хана. Так вот ты какой, прусский барзгул!

— Васлав?! — Глаза китайца временно утратили характерный азиатский прищур. По крайней мере, стали заметно шире. Тоже, небось, удивлен старик сверх всякой меры. — Твоя откуда здеся?

Сыма Цзян, как и прежде — в туменах хана Кхайду, — говорил на ломаном татарском. А от недостатка разговорной практики это забавное наречие звучало теперь даже потешнее, чем раньше.

— На Русь шел, — с трудом выдавил Бурцев. Тоже, разумеется, по-татарски. Иначе Сыма Цзян не понимал. — Да вот застрял. А ты тут что же, Кривайто заделался?

— Заделася, заделася… — китаец радостно заулыбался, закивал.

За переговорами на неведомом языке, которые вели меж собой прусский верховный жрец китайского происхождения и польский рыцарь с омоновским прошлым, одинаково ошалело наблюдали Аделаида с фон Бербергом и бородачи-язычники. Шумные вайделоты и те утихомирились. Увы, терпения хранителей Священного леса хватило ненадолго. И пяти минут не прошло, как пруссы принялись что-то почтительно, но настойчиво вопрошать у своего желтолицего Кривайто.

Сыма Цзян решительно загородил собой чужеверцев, энергично замотал головой.

— Что они хотят, Сема? — встревожился Бурцев.

Татарские слова опять прозвучали невнятной тарабарщиной для всех, кроме китайца.

— Моя точно не знай. Моя никогда не понимай этих человеков. Но они всегда, перед каждая дела, просят моя совета. Моя не жалко. Моя совета давай. Кивай голова — значит «да», качай голова — значит «нет». Моя всегда кивай и качай голова по очереди. Но моя думай, они хотят твоя смерть, Васлав, поэтому сейчас — только качай голова.

В выкриках вайделотов тем временем все явственнее звучали требовательные нотки и плохо скрываемое возмущение.

Китаец продолжал упрямым «качай голова» разрабатывать свои шейные позвонки. Для прусских мужиков и большей части жрецов такая непреклонность Кривайто показалась убедительной — шушукаясь, они все же отступили от дуба. Однако с дюжину недовольных вайделотов взялись за посохи. Больше всех ярился одноглазый. Кажется, бывший первосвященник решил, что наступило время расплаты, и намеревался свести давние счеты с более удачливым соперником.

Сыма Цзян пригрозил непокорным. Сначала — кулаком, потом — шестом. Отошли еще трое. Зато оставшиеся совсем уж непочтительно кричали на своего Кривайто, защищавшего святотатцев.

Китаец еще раз потряс шестом. Не помогло. И еще раз — с пронзительным криком.

— Да что там у них происходит? — Озадаченный фон Берберг подошел к Бурцеву.

— Думаю, это последнее предупреждение, — ответил он. — Последнее китайское предупреждение.

Немец опять отступил к дубу, что-то забормотал под нос. Кажется, набожный вестфалец начинал молиться. Самое время: «последнее китайское» не возымело действия на разгоряченных вайделотов. И тогда посреди прусского капища начался Шаолинь. Обоюдоострая палка Сыма Цзяна со свистом рассекла воздух. Заточенные наконечники старик не использовал — в этом не было нужды. Чтобы разобраться с тремя противниками, опытному ушу-исту хватило нескольких ударов древком.