Зимняя сказка - Ада Суинберн

Гюстав мог бы ответить, слова уже готовы были сорваться у него с языка, но не стал, совершенно справедливо рассудив, что выйдет себе дороже.

— Так чем ты не угодил? — Гюстав вернулся к началу, тем самым сняв напряжение.

— Всего лишь сутками напролет торчал в больнице у ее постели. — Шарль изобразил невинную растерянность. Каждая черточка его лица словно говорила: я же для нее старался, глаз не смыкал. И что? Черная неблагодарность!

— Он прогулял целую неделю, — перевела слова Шарля Жюли. — Мне говорил, что идет на работу, а сам — домой спать. Так как ночью он устраивал бдения у моей кровати. Совершенно никому не нужные. И вообще, если бы не он, меня бы выписали еще в понедельник. Поднял на уши всех врачей, а пострадала в итоге я.

— Вот видите, — развел руками, точнее сделал попытку Шарль, руки которого были заняты. — Ни в чем не виноват. Подумаешь, неделя. Ерунда.

— Бедный Луи. — Жюли стала мрачнее тучи. — Не знаю, как ему удавалось покрывать тебя. На его месте я бы тебя просто выгнала.

— Могу лишь отчасти порадоваться, что ты не на его месте, а на этом.

— О! — заметила Натали. — Уже на «ты». Похвально, похвально.

Шарль и Жюли удивленно поглядели друг на друга. Нет. Они не специально сделали это. Так получилось. В глазах Шарля отчетливо читалась радость — еще один уровень пройден. Еще один уровень защиты на пути к женскому сердцу. А вот Жюли не на шутку испугалась. Как так вышло? Она первая или он? Если он — нужно было одернуть, сделать замечание. А вместо этого Жюли ответила тем же. Причем машинально, не задумываясь.

Шарль едва заметно кивнул: мол, согласен. Пусть будет так. Жюли, поскольку сама же только что приняла новые правила игры, одобрительно наклонила голову. Теперь нужно следить. За собой. За ним. И вообще, быть бдительной, иначе ошибки могут загнать ее в угол. До настоящего момента Жюли утешала себя тем, что сама контролирует ситуацию. Теперь же, если пустить дело на самотек, все изменится. Мужчины, они такие, только дай покомандовать! А Шарль, как выяснилось, далеко не безвольный трус. И очень даже может настоять на своем.

— А какой в конце концов вам поставили диагноз, мадемуазель Ренье? — поинтересовался Гюстав, снова желая уйти от неудобной темы.

— Точно никто ничего так и не выяснил, — пожала плечами Жюли. — Я прошла обследование по полной программе. Здорова. Таково заключение почти всех специалистов. Врачи не знают, что со мной было. И я не знаю. Загадочное самоотключение всех систем.

— Вирус, — хмыкнул Шарль.

— А что касается вас, — не осталась в долгу Жюли, — то хуже любого вируса, реального или компьютерного, может быть только мужчина-бездельник. Вот. Если не соизволишь являться на работу как положено, я поеду в Версаль одна. Или нет. Я поеду с Ботом.

— Обещаю выполнить все инструкции, — примирительно заморгал Шарль, пытаясь придать лицу выражение искреннего раскаяния.

Зал сиял огнями, зрители уже рассаживались.

— Сто лет не была в театре! — вздохнула Натали, опускаясь в кресло. — Тем более на Корнеле.

— И я! — Жюли села рядом с ней.

Мужчинам ничего другого не оставалось, как окружить дам, создав обрамление по краям.

— Вот теперь можешь читать программку, — съязвил Гюстав, протянув жене брошюру. Натали в ответ окинула его таким взглядом, после каких обычно долго не живут.

— Помолчите, молодой человек, я разберусь сама. — Ее слова дышали крещенским холодом. В добавление к ним Натали еще заняла подлокотник, абсолютно бесцеремонно скинув руку мужа. А когда тот открыл было рот, чтобы воззвать к справедливости, сказала: — Советую придержать язык. Иначе кактусы сегодня же из оранжереи переедут на улицу. И ничто меня не остановит.

Гюстав только развел руками: видите, с ней совершенно невозможно общаться. Это просто невыносимо. А иногда и опасно для здоровья.

— Здесь сказано, — продолжала Натали, не обращая внимания на кривляния мужа, — что «Сида» раскритиковали в пух и прах.

— Да, — подтвердил Шарль. — Пьеса не отвечала основным требованиям классицизма.

— А это вообще что? — нахмурилась Жюли, давая Шарлю понять, что он слишком увлекся и превратил светский разговор в лекцию.

— Это… — Шарль задумался. — Это такое направление в литературе и искусстве семнадцатого-восемнадцатого веков.

— И что же Корнель сделал не так?

— Многое, по мнению современных ему критиков. Например, было такое правило: действие пьесы должно укладываться в двадцать четыре часа, а у него минимум тридцать шесть.

Натали засмеялась.

— Это кому же в голову пришло установить такие жесткие рамки?

— О! — улыбнулся Шарль. — Если вспоминать всех, кто отстаивал эти самые рамки, не хватит вечера. Корнель одним из первых начал их ломать, за что и поплатился. Его раскритиковали, он уехал в родной город и долгое время не показывался никому на глаза. Хотя у зрителей пьеса имела оглушительный успех. А потом Корнель создал «Горация», где выполнены все требования. По крайней мере, внешние.

В это время свет в зале погас, после нескольких аккордов на сцене появились актеры. Спектакль начался.

Жюли давно не получала такого удовольствия. И почему это ей раньше не пришло в голову посетить театр. Идеальная игра актеров, великолепное музыкальное сопровождение, костюмы, декорации — все это завораживало.

Как давно все это было. Войны Рима… Несчастные женщины, их сердца разрывались между родственными чувствами и любовью. Две пары: Камилла и Куриаций, Сабина и Гораций. Сабина — сестра Куриация и одновременно жена Горация. Камилла — жена Куриация и сестра Горация. Война Рима и Альбы поставила мужчин друг против друга. За кого болеть, кому сочувствовать: любой исход принесет горе. Погибнет или возлюбленный или брат. Сабина смирилась и приветствовала мужа — героя Горация. Горация, спасшего Рим от поражения. Камилла же потеряла возлюбленного. Что ей брат, когда Куриаций сегодня закрыл глаза на веки вечные! На улицах шумит счастливый Рим, Альба повержена… Но разве без возлюбленного все это имеет смысл?!

Несчастная Камилла, обретя в брате героя, перед которым теперь преклоняются и стар и млад, потеряла самое дорогое — любовь. И не смирилась. Ласковая, нежная девушка превратилась неожиданно для самой себя в грозную воительницу. Потому что смерть любимого человека, даже взамен на победу и свободу ее народа, — абсурд, нелепость. Камилла негодовала. Она не могла не высказать брату своих чувств.

Крик! Полный гнева и негодования! Камилла почти обезумела от горя. В стремительном движении она воздела сперва руки к небу, а потом персты ее указали на Горация. Она призывала проклятья на голову брата, на Рим, чья победа обернулась для нее трагедией. Разбитое сердце, истерзанная душа! В ответ Гораций убивает сестру.

Жюли не смогла, как ни пыталась, скрыть волнения. Она давно заметила, что Шарль только делает вид, будто смотрит на сцену. Он следил за ней. В один из решающих моментов воля ослабела и слезы побежали по щекам.