Идеальная жена - Мария Воронова

– Да тут у меня как раз к папаше претензий нет, – протянул он и неуловимым движением ножа разъял помидор пополам. Обнажилась плотная зернистая мякоть, и в кухне запахло югом.

– Как это нет?

– Суханов-пэр сделал лучшее, что может отец сделать для сына, – улыбнулся Кирилл, – мой дом – мои правила, так что или соблюдай, или живи своим домом. Интересное дело, сыночек ищет себя, а папа должен подставляться?

Ирина поежилась.

– Не знала, что ты такой жестокий.

– Ира, жестоко было бы оставить ребенка при себе и ломать его через колено. Я это не просто так говорю, поверь. В тех кругах, где я обычно вращаюсь, таких протестантов вагон и маленькая тележка, и большинство из них со своими предками, как боксеры в клинче. Родители не отпускают от себя и не дают быть самими собой, а дети хотят жить как хотят, но не могут оторваться от родителей. В итоге затяжной конфликт, буря в стакане воды, энергия уходит в пустоту совершенно бесполезно.

А ведь и правда, подумала Ирина. Какой смысл в протесте, если тебе гарантирована крыша над головой, мягкая постель и вкусный ужин? Какая разница, как ты выглядишь, что слушаешь и читаешь, если ты ничем при этом не рискуешь? А родители зачем мотают нервы выросшим детям, если дают им еду и кров?

Забавный парадокс: когда дети маленькие, мы с таким удовольствием пугаем их, что отдадим бабайке или милиционеру, или обменяем в детском доме на более послушного ребенка. Вряд ли найдется в Советском Союзе малыш, который ни разу не получал такого ультиматума: или немедленно прекратить, или отправляться жить на улицу. Но время идет, дети подрастают, и когда действительно приходит пора им жить самостоятельно, мама с папой не спешат отпускать их.

Он еще такой наивный, неопытный, не готов… Но ведь не научишься плавать, пока не войдешь в воду, и самые важные вещи невозможно отрепетировать.

Когда ребенок рождается, необходимо перерезать пуповину. Вероятно, нечто подобное следует сделать и когда он взрослеет.

В мозгу интеллигентной мамаши вроде нее Суханов-старший рисуется зловещей фигурой масштаба Тараса Бульбы, пожертвовавшего сыном ради своих интересов, но если посмотреть с другой стороны… Всегда есть другая сторона.

Стас Суханов живет насыщенной интересной жизнью, полной приключений, хорошо зарабатывает, исходил всю страну, нашел какие-то месторождения чего-то (у Ирины со школы было неважно с географией) и стал, по словам Кирилла, настоящим поэтом.

Диплома о высшем образовании нет, но разве в нем суть? Парень еще молодой, еще выучится, если захочет.

А какая судьба ждала бы со смелым и самоотверженным папашей, не убоявшимся суда коллег по цеху? Учеба на филфаке с пятого на десятое, прогулы, «мам, мне ко второй паре», бессмысленные склоки с отцом по поводу мировоззрения и внешнего вида, словом, затянувшееся до сорока лет детство, плавно перетекающее в старость.

Ирина поставила кастрюлю с картошкой на огонь и посолила. Надо бы дождаться, пока закипит, но она вечно забывала. Лучше сразу.

Прислушалась. Егор так и сидел у себя в комнате.

Господи, только бы ей хватило разума и мужества поступить с сыном по справедливости. Отпустить в свободное плавание и в то же время не лишить того, что ему полагается.

Она покосилась на Кирилла, который с сосредоточенным видом заглядывал под крышку сковородки и что-то там вынюхивал. И тут Ирина впервые подумала, что он, такой хороший, рассудительный и добрый мужчина, все же не отец Егорке. Сможет ли он не делать разницы между детьми, когда родится его родной ребенок? Не задвинет ли Егора, не заставит ли Ирину под видом самостоятельности ущемлять его интересы?

От этой гадкой мысли Ирину затошнило, она опустилась на табуретку и чуть не заплакала.

* * *

Гарафеев внезапно понял, что у него хорошее настроение, и удивился, как это может быть, когда ему предстоят развод и крутые перемены в жизни.

Только мягкий светлый вечер не располагал к грусти. Солнце ушло с горизонта, но все еще тормошило Гарафеева своими лучами, будто било по плечу, как близкий приятель: «Эй, очнись! Соберись! Ты еще молодой, не заглядывай в свою могилу раньше времени!»

И рассыпало блики по искоркам гранитного парапета, и по мелким волнам Обводного канала, будто смеялось над его тоской, и Гарафеев не выдержал, тоже засмеялся.

Сегодня был первый день его заседательства. Сначала ему совершенно не понравилось, а потом ничего. Судья оказалась очень милая молодая женщина в ожидании прибавления семейства, а второй заседатель – молодой обормот, выглядевший так, будто только что сбежал из скита в поисках истины. В общем, законопослушный Гарафеев представлял себе народный суд совсем иначе. Солиднее и монументальнее уж точно.

Судья сказала, что им предстоит рассмотреть нашумевшее дело Тиходольской и она рада, что в составе суда есть медицинский работник. Коллеги-врачи должны знать, что процесс идет открыто, честно и непредвзято. Потом она спросила, не связывают ли Игоря Ивановича и Тиходольскую какие-то личные отношения, потому что в таком случае ему необходимо взять отвод.

Гарафеев замялся, хотел соврать, что да, и соскочить, но тут выяснилось, что тогда его не освободят от общественной нагрузки, а всего лишь отдадут гражданскому судье разбирать разводы, а этого Гарафеев вынести не мог.

Он признался, что слышал о беде Тиходольской и даже подписал коллективное письмо в ее защиту, но сам никогда ее не видел, лично не знал и вообще не вникал в подробности.

Вот если бы бедную Ульяну Алексеевну судили за халатность, тогда совсем другое дело, тут бы он разобрался, а так…

У него не было даже внятной гражданской позиции по поводу необходимой самообороны.

Каждый случай надо рассматривать отдельно, считал Гарафеев, это касается и преступников, и больных.

Пока что он точно знал только одно – сам бы он никогда не полез в чужую квартиру и не стал овладевать женщиной насильно, так что логику Смышляева ему не постичь.

Мимо, балансируя на прямых ногах, проехала девчушка на роликовых коньках, следом – мальчик помладше на детском велосипеде. Прикрученные для равновесия маленькие синие колесики шумно скребли по асфальту. Гарафеев посторонился и посмотрел детям вслед.

Если уедет в другой город, то внуки будут расти без него. Не он отвинтит колесики у велика, и не он побежит рядом, страхуя. И не он скажет, что надо пружинить в коленках, когда катишься на коньках или роликах.

Одинокий старый хрыч… Нет, можно найти женщину, но это будет совсем не то. Любовь или нет, а все рецепторы его центральной нервной системы заняты Соней, он так сроднился с нею, что не мыслит себя рядом с кем-то другим.

Гарафеев облокотился на парапет и зорким глазом разглядел на другом берегу вывеску известного и довольно жуткого пивного бара. Сизый воздух, липкие столы, томящиеся души, короче классика жанра. Не пойти ли туда, утопить свои невзгоды в кружечке пенного, и доставить Соне радость думать, что она, умница такая, разводится не только с ничтожеством, но еще и с алкашом?