Объект закрытого доступа - Фридрих Незнанский

Личным изобретением Быстровой был «химический маркер» (или, как шутливо называл его Борис Сергеев, «шпионский порошок») — химическое вещество, действующее на основе ультрафиолетовых лучей и позволяющее с большой точностью определять местонахождение агента.

Несмотря на то что должность заведующей отделом отнимала у Светланы Анатольевны много сил и времени (того самого времени, которого, по утверждению подруг, ей не хватало на организацию собственной личной жизни), работа Быстровой нравилась. Помимо чисто профессиональных пристрастий на то была и одна личная причина, о которой Светлана Анатольевна старалась думать пореже.

В кабинете Сергеева находилось несколько человек. Помимо тех, кого она знала и кому приветливо кивнула, было еще двое. Один — симпатичный мужчина лет сорока пяти, с серыми глазами и насмешливым лицом, другой — коренастый и рыжий, с пронзительным взглядом.

Борис Сергеевич представил ей незнакомцев:

— Вот, Светлана Анатольевна, познакомьтесь. Это Александр Борисович Турецкий, старший следователь Генпрокуратуры. Он будет отвечать за аналитическую работу.

Симпатичный встал, пожал Быстровой руку и с улыбкой сказал:

— Будем знакомы.

— А это — генерал-майор Грязнов, Вячеслав Иванович, — продолжил Сергеев. — Он представляет МВД. На его могучих плечах — вся оперативная работа.

Грязнов улыбнулся, отчего его суровое лицо посветлело и стало добродушным, и так же, как Турецкий, пожал ей руку.

На какое-то мгновение Быстровой стало неловко — все мужчины были старше ее по званию, не говоря уже о возрасте. Но решительный и ироничный характер Светланы Анатольевны не позволил смущению развиться.

— Приятно видеть, что в операции участвуют такие профессионалы, — вежливо сказала она и села на стул, который ей выдвинул Сергеев.

— Светлана Анатольевна, — вновь обратился к ней Борис Сергеевич, — с сегодняшнего дня вы будете работать в непосредственном контакте с Александром Борисовичем и Вячеславом Ивановичем. Они расскажут вам о предстоящей работе.

— Я готова слушать…

Светлана Анатольевна, несмотря на свой высокий статус, любила гримировать оперативников сама. «Чтобы не потерять мастерство», — говорила она окружающим; но на самом деле ей просто нравилось смотреть, как человек преображается на глазах. Иногда достаточно было одного легкого штриха, чтобы лицо человека изменилось до неузнаваемости. В этом было что-то мистическое; а порой воображение Быстровой разыгрывалось настолько, что ей начинало казаться, что она меняет не только внешность человека, но и его личность. Впрочем, все это было лишь игрой воображения.

Еще в детстве Светлана Анатольевна любила рисовать человеческие физиономии, а потом менять их, дорисовывая морщины, усы, очки и другие прически. С возрастом детская страсть переросла в искусство гримера.

— Ну что, Ахмед, расслабь лицо. Сейчас я из тебя настоящего кавказца сделаю!

Молодой оперативник, сидевший в кресле и стойко переносивший все пытки, которым подвергала его Быстрова, усмехнулся:

— Обижаете, Светлана Анатольевна. Я и так кавказец.

— Ты-то?

— Конечно! Я стопроцентный горец!

Светлана Анатольевна, продолжая работу, улыбнулась и весело сказала:

— Не обижайся, Ахмед, но от кавказца у тебя только нос. А на лице вместо суровости сплошная интеллигентность. Не дитя гор, а студент МГУ!

Оперативник качнул головой:

— Это пока я с вами говорю. А вот когда я «объект» перед собой увижу, у меня такая рожа станет, что хоть в фильмах ужасов ее показывай.

— Ну-ну. — Светлана Анатольевна отложила кисточку и придирчиво осмотрела лицо оперативника. — А что это за шрам у тебя на шее, Ахмед? От ножа, что ли?

Оперативник дернул уголком рта и нехотя объяснил:

— Да, было дело. Пару лет назад заложника одного из сарая выносил. Занес его за угол, а он мне вместо благодарности — ножичком по шее. Потом-то выяснилось, что это был один из террористов.

— Надо же, — наморщила лоб Быстрова. — И что, он удрал?

— Почему удрал? Нет. Это я потом увидел, что у меня кровью весь маскхалат залит, а поначалу даже боли не почувствовал. Так, обожгло только слегка…

Несколько минут спустя Быстрова доделала оперативнику лицо и полюбовалась проделанной работой.

— Теперь ты у нас вылитый абрек, — удовлетворенно сказала она.

Руслан Гатиев сидел за столиком в своей любимой закусочной возле гостиницы «Северная» в ожидании шашлыка. Шашлыки здесь были знатные, — пожалуй, самые сочные и мягкие во всей Москве; а исходящий от них аромат углей и дымка напоминал Гатиеву о склонах гор, о ручье с прозрачной водой, в котором они с отцом когда-то мыли руки, когда струйки крови расплывались в воде, розовели и закручивались в пенистые круги. А потом был шашлык из свежего мяса, на который сходилась вся деревня. Эх, было время, была жизнь…

Гатиев вздохнул. На душе у него было неспокойно. Он, как волк, чувствовал опасность всем своим существом. С утра Руслана Шамильевича не покидало ощущение, что за ним кто-то следит. Весь день он пытался определить, откуда исходит опасность, одновременно стараясь не совершать глупостей, и даже отменил две запланированные важные встречи, чтобы максимально обезопасить себя и своих партнеров. Однако к вечеру, изрядно устав от напряжения, он заставил себя успокоиться.

«Даже волков чутье иногда подводит, — сказал себе Гатиев. — А я всего лишь человек».

В закусочную он приехал один: человеческие лица надоедали Гатиеву за день. Заискивающие или недобро поглядывающие глаза, жирные, шевелящиеся рты, и — самое главное — их мысли. Нет, конечно же Гатиев не умел читать мысли людей, но он чуял их грязный запах. И от этого запаха ему к вечеру становилось дурно до тошноты. Поначалу Гатиев думал, что это болезнь, что во всем виноваты нервы, и даже немного волновался по этому поводу. Но однажды он прочел в какой-то умной книжке, что его болезнь называется «мизантропия» и что ею болели все великие люди. После этого он успокоился и возненавидел людей еще больше.

— Ваш шашлык, — сказал официант и поставил перед Гатиевым блюдо с сочной, ароматной бараниной, приправленной луком и зеленью. — Приятного вам аппетита, Руслан Шамильевич! Больше ничего не хотите?

— Спасибо, дорогой. Пока нет.

— Копченая говядина сегодня вкусная! Горячая, только с очага!

— Нет, дорогой, пока не надо.

— Если захотите еще что-то, только подайте знак.

— Хорошо.

Гатиеву было приятно, что официанты знают его в лицо. Это создавало ощущение хоть какой-то общности, круга людей, которые не только уважают его или боятся, но и искренне симпатизируют ему. Хотя Гатиев знал, что эта симпатия прямо пропорциональна щедрости чаевых, которые он оставлял после каждого своего прихода.