Снайпер - Павел Яковенко

— Хорошо, пойдемте.

Сначала они шли молча: Ерохин не знал, с чего начать. Ничего путного не придумав, рванул с места в карьер.

— Оксана! Знаете что — вы мне очень нравитесь! Просто очень!

Оксанка засмеялась. И это подбодрило следователя. Он принялся рассказывать, что подумал, когда увидел ее в первый раз. Половину придумал, половину преувеличил, но в целом врал гладко, даже самому нравилось. Девчонка улыбалась, в семнадцать лет такая лесть действует как опиум, хочется слушать и слушать. И она слушала, хотя ни на минуту не забывала о своем Саше. Саше — Сашино, следователю — следователево.

Когда они подошли к ней домой, Сергей, за время пути заметно ободрившейся, осмелился попросить о вечернем свидании. Оксана нахмурилась, и наотрез отказалась.

Ерохин несколько растерялся, но быстро оправившись, спросил, можно ли провожать ее хотя бы из школы, днем. Оксана закусила губу, подумала, потом неопределенно кивнула:

— Приходите…

И очень быстро скрылась в доме.

Ерохин постоял, потом взглянул на циферблат часов, сделал большие глаза, чертыхнулся, и побежал на службу, по пути обдумывая, чем объяснять опоздание шефу.

В эту среду матери дома не было: она уехала в город к родственникам. Отец ушел в ночную смену. Саша сказал Оксанке, что сегодня у него внеплановое дежурство, попросили подменить заболевшего, и вечернее свидание отменил.

Когда он остался один, то тихо и аккуратно пробрался к тайнику, вытащил кейс, и также осторожно пробрался в дом.

Саша положил кейс на стол, сел рядом, и долго смотрел на чемодан задумчивым взглядом, пока он не превратился в бессмысленный. Тогда Саша встряхнулся, встал, щелкнул застежками, и опять впал в ступор. Очнувшись, он быстро собрал винтовку и нежно погладил ствол.

— Милая, ты раньше была в плохих, чужих руках. Ты покрыта кровью моих товарищей — это плохо. Но ты не виновата, бедненькая, виноват тот, кто тебя продал врагу…

Он снова надолго замолчал.

— Я исправлю это, маленькая, исправлю. Я очищу тебя от той грязи, что налипла на тебя. Я скоро все исправлю.

Саша смотрел на винтовку, и дрожь возбуждения волной прокатывалась по его напряженному телу. В эту минуту он забыл обо всем: об Оксанке, о родителях, вообще об окружающих. Весь мир слился для него в одну точку, в одно Божество — в Винтовку.

— Пора! — сказал он сам себе, быстро разложил все как было; накинул штормовку, выключил свет, и отправился к калитке, у которой стоял заранее приготовленный велосипед.

Все также стараясь производить как можно меньше звуков, Саша выкатил свой транспорт на улицу, прошел метров сто пешком, а потом оседлал своего «коня» и отправился в путь, напевая про себя маршевые песни, знакомые с детства. Как будто это снова была игра.

Он выбирал нарочно такие улицы и закоулки, чтобы как можно меньше шансов оставалось у него быть увиденным, и не дай бог, узнанным. Капюшон штормовки закрывал его голову от посторонних взглядов, а кейс был намертво прихвачен ремнями на багажнике.

Добравшись до конца поселка, он не воспользовался широкой асфальтовой дорогой, а свернул на малозаметную проселочную, шедшую прямо через пески к лесопосадкам федеральной трассы. Ехать оказалось утомительно, и Саша спрыгнул с велосипеда. Пешком идти было даже удобнее. Какая-то недобрая мысль омрачила лицо снайпера, когда подошвы кроссовок коснулись песка, но потом он снова улыбнулся, и одобрительно качнул головой. Расстояние до цели неумолимо сокращалось.

Темнота уже давно упала на землю. И идущую параллельно его пути шоссейную дорогу к трассе Саша различал только по свету далеких фар, периодически перемещавшихся в противоположные стороны. Стали попадаться отдельные сосенки; снайпер напрягся — исходная позиция была уже недалеко.

И точно, шум, идущий от трассы, не умолкавший ни днем, ни ночью; гомон бессонного рынка, дым шашлыка, долетавший даже сюда, до снайпера, не оставляли никаких сомнений. Саша остановился, и стал перемещаться в боковую сторону. Он искал просвет между соснами. Он искал место, откуда мог рассмотреть как можно больший участок рынка. Он искал ее — идеальную позицию для стрельбы.

Перемещение показалось ему затянувшимся, а искомого места все не было. Он начал нервничать, кусать губы, но тут, словно смилостивившись над ним, появился просвет.

Он шел на нужную глубину, через всю дорогу; кустарник, отчаянно боровшийся с песком за жизнь, и пока побеждавший в этом беспощадном бою, служил ему отличной маскировкой. Между двумя кустами образовалась ямка, которую снайпер и занял с тихим, неразборчивым шепотом на губах. Казалось, он не в себе: так глубоко внутрь себя шла его улыбка, а глаза блестели невменяемо и беспощадно.

Не торопясь, снайпер разложил свою смертоносную игрушку, наклонился к ней, и принялся ласково уговаривать; как будто не его беспощадную волю должна была она исполнить, а в чем-то переломить, перебороть себя.

Наконец снайпер пошевелился в последний раз и замер. Только ствол винтовки ходил вправо — влево, повторяя перемещение глаз неумолимого охотника. На кого же охотился он?

Саша очень внимательно осматривал действия людей за прилавками. Особое внимание концентрировалось на кавказцах, а если сказать точнее, то они и вызывали единственно его интерес. Саша скрипел зубами, яростно щурился, но все остальное его тело не шевелилось.

«Так, дружок… Шашлычок жарим… Жарь, жарь… И тот рядом с мангалом крутится, тоже денежку хочет поиметь… Поимеешь, поимеешь… Типичные азера… О! Друзья подвалили. Объятия, похлопывания; опять объятия… Господи, сколько же их! Но пока ничего… Ага, вот! Подходят русские… Говорят, да, еще; стоят, ждут… Что он им принес? Вот она! Косорыловка любезная. Ну-ка, ну-ка… Марочки не видно… Точно, паленая… Вот они и есть — те, кто мне нужен. Добро пожаловать в Ад!».

Наступал решительный момент. Подступал экстаз, тело сливалось с винтовкой в одну огромную стрелу, конец которой указывал на врага, и блестел мрачно и мощно…

«Будете знать, как не платить налоги!».

Выстрел! Выстрел! Выстрел! Выстрел!

Он не мог промахнуться, он не промахнулся!

Саша не стал искать гильзы, в темноте это было абсолютно бесполезно. Ну и черт с ними! Но он знал, что от бесшумности его стрельбы никто не сможет понять ни направления выстрела, ни тем более места. Он, не торопясь, выполз из ямки, подполз до велосипеда, которой оставался несколько позади; выпрямился и спокойно пошел. Но не той дорогой, какая привела его, а по диагонали, выбираясь на другую малозаметную, такую же песчаную, с помощью которой он намеревался вернуться домой с другой стороны Новопетровска.

Утром он со спокойной душой и взглядом отправился на рабочий автобус, который перевозил трудящихся из поселка на птицефабрику, которая располагалась на удалении в десять километров. Еще подходя к месту посадки, он обратил внимание на нездоровое возбуждение, охватившее массы. Даже не слыша издалека разговора, Саша понял, что разговор идет о вчерашнем происшествии. В тихой провинции криминальное убийство получает совсем другой резонанс, чем в городе, где мало кто знает соседей по лестничной площадке, и о смерти последнего может узнать вообще чисто случайно. Не то здесь; смерть даже одного индивидуума способна собрать кучу людей: потрясенных родственников, возбужденных чрезвычайным происшествием соседей, друзей и просто знакомых покойного. В конце концов, не все всех, но многие многих знают.