Божественный театр - Инна Шаргородская

– Да. И беспокоит меня другое. В театре появился новый актер. Он мне не нравится.

– Он тоже маг?

– Как будто нет.

– Тогда в чем причина?

– В его… глазах, отец. У него взгляд, как… у кого-нибудь из наших, собравшегося по цыганскому делу.

– И это все?

– Все. Но мне он не нравится. Ты знаешь, я всегда чувствую опасность.

– Думаешь, этот гаджё тоже ищет Налачи Бахт?

– Вроде бы нет. И все же мне стало тревожно за нее.

– Погоди…

Старик несколько раз пыхнул трубкой, размышляя. Потом сказал:

– Доверимся твоему чутью, сынок. Действуй… бери все в свои руки. Как обычно.

– Хорошо, – с явным облегчением отозвался молодой аркан устами вещей птицы. – Мне вернуться потом обратно в табор? Или продать Налачи Бахт здесь, в Нибуре?

– Вернись в табор. Удачи тебе, Раскель.

– Спасибо, баро. И тебе удачи.

Вещий ворон умолк и нахохлился.

Вожак племени арканов снова принялся листать книгу.

Раскель в мире Ниамея взглянул на озаренные розовым и зеленоватым сиянием небеса, где неторопливо подбиралась к Факелу Львица.

Близилось двойное полнолуние. Лучшая пора для колдовских дел. И потому имело смысл не спешить, а выждать несколько дней. Старику легко говорить: «Не бойся». Сердце же упорно твердило молодому аркану, что на сей раз завладеть Налачи Бахт – Дурной Удачей – будет делом далеко не простым…

«…Думай не о себе, думай о мире», – писал высокочтимый пророк Маргил, – «ибо для чего и нужно совершенство твое, как не для служения миру, в который ты призван?»

Трудно не согласиться, думала Пиви Птичка, с трудом разбирая буквы в полумраке кулис. Если бы еще мир соблаговолил объяснить, для чего ты в него призван! Вот вопрос, на который даже пророки не в силах дать убедительный ответ…

«Пусть тебе и случилось содеять зло», – продолжал ниамейский мудрец, – «что за польза в вечном покаянии? Вновь и вновь возвращаясь к содеянному, душа твоя вновь и вновь обращается ко злу. Ты бесконечно размышляешь о нем, и это повергает тебя в уныние. Жизнь становится горька для тебя и полна несчастий. Так своим унынием ты умножаешь печали мира».

Что ж, возможно, и это верно. Но… Каков мир, таковы, надо полагать, и живущие в нем. Может быть, на самом деле это его печали умножают наше уныние?…

Пиви бросила короткий взгляд на сцену, где, словно в подтверждение ее мыслей, добродушный Титур Полдень в роли корыстного отца принуждал в этот миг прекрасную Талу Фиалку в роли несчастной Исетты к браку с богатым злодеем Аглюсом Вороном.

Времени до выхода хватало – Фиалке предстоял еще длинный монолог, сопровождаемый потоками слез. И Пиви снова уткнулась в книгу.

«Думай о добре, твори добро. Покаяние замени искуплением. Пусть душа твоя устремится в будущее, к свету, а содеянное зло останется в прошлом. Неси миру радость, а не печаль – этого довольно, чтобы…»

Тут в левом ухе у Пиви зазвенело.

И Дуду Альенса, ее «содеянное зло», ее наказание и искупление разом, вторгся с обычной бесцеремонностью в сознание.

«Катти Таум можешь не опасаться», – с ходу заявил он. – «Я все вызнал у здешних неприкаянных. Обычный человек, ничего про универсус не знает. В театр пошла с тоски, потому что уехать отсюда хочет. У нее муж пропал, семь лет тому назад».

«Муж пропал? Счастливица», – вздохнула Пиви. – «Мне бы так повезло…»

«Прекрати!» – взвился Дуду. – «Я бы сам… глаза бы мои тебя не видали!..»

«Молчу, молчу», – поспешно перебила она. – «Что еще узнал?»

«Ничего!» – огрызнулся он. – «Некоторые, между прочим, любят своих мужей! Ждут их по семь лет, жить без них не могут! А ты…»

«Отстань, Дуду, при жизни надоел», – поморщилась Пиви. – «В который раз прошу – являйся только по делу. Когда есть что сказать. Я на работе, между прочим».

«Дура!» – ответил он и затих.

Звон в ухе прекратился.

Пиви посмотрела на Катти Таум, которая, сидя рядом с ней в обнимку с гамадуном, не спускала завороженных глаз со сцены. И снова вздохнула.

Она вовсе не была бессердечной, как, наверное, казалось со стороны. Тому же Дуду Альенсе, например. Вполне могла посочувствовать женщине, потерявшей любимого…

– Я все сказал, Исетта! Решено! – прогорланил между тем Титур Полдень и зашагал в сторону кулис, увлекая за собой Аглюса. – Пойдем, мой будущий зятек, поговорим о приданом… А эта упрямица пусть посидит и подумает над словами отца!

Они протиснулись между Катти и Пиви, обдав обеих крепким запахом пота – в амбаре было ужасно душно, – и выскочили через заднюю дверь во двор.

«Исетта» же на сцене заломила руки и начала свой знаменитый монолог:

– О, горе мне! Где ты, любимый мой? Отчего не спешишь ко мне?…

У Катти на глаза мгновенно навернулись слезы.

Пиви, украдкой наблюдая за ней, вздохнула в третий раз.

Славная на самом деле девчонка, подумала она, эта самая кру Таум. Есть в ней что-то симпатичное. И куда, интересно, мог подеваться в этом захолустье ее муженек? В море утонул? В лесу заблудился?… Может, попросить Дуду еще раз поговорить с неприкаянными духами – те могут знать… а вдруг удастся помочь? Чтобы бедная женщина хотя бы не ждала понапрасну…

Катти плакала уже не таясь. Как и половина зала. Пиви снова бросила взгляд на сцену. Молодец все-таки Фиалка – даже этот убогий текст читает так, что трудно удержаться от слез.

– Нет, легче умереть!..

С этими словами прима грациозно упала на колченогий стул и закрыла лицо руками.

Пора!.. Пиви сунула книжицу с откровениями пророка в карман фартука и торопливо сделала шаг вперед.

То, что произошло дальше, оказалось полной неожиданностью для нее и настоящим кошмаром.

Откуда под ноги бросилась кошка, понять она не успела. Только обнаружила вдруг, что не идет, а летит, а в следующий миг уже с грохотом распласталась на сцене.

Фиалка подскочила на стуле. Зрители дружно ахнули.

И первым, что увидела Пиви, скосив глаза в сторону зала, был бешеный взгляд старого Дракона.

Ее бросило одновременно в жар и в холод, из головы разом вылетело все. Кто она, зачем она тут… Лучше, пожалуй, было не вставать. Умереть вместе с несчастной Исеттой…

Фиалка тем временем, не растерявшись, бросилась к ней и помогла подняться на ноги. Заглянула в лицо и, видно, все про ее состояние поняла. Потому что, не дожидаясь, когда Пиви выйдет из ступора, снова пришла на помощь:

– Бедняжка, куда ж ты так спешишь… неужто дурная весть? – И, отвернувшись от публики, одними губами подсказала: – Да, госпожа…