Женщина на грани нервного срыва - Лорна Мартин

Когда меня обставила спортсменка-прабабушка, я почувствовала, что грядет мой смертный час. К лицу прилила кровь. Пот катил с меня градом. Детское масло, которое я втерла в волосы, чтобы они лежали гладко и не вились (для фотосессии), текло в глаза и туманило взгляд.

Постанывая и отдуваясь, я продолжала тащиться по Грейт-Вестерн-роуд. Самое страшное, что я предупредила о своей грядущей победе всех, включая Луизу и Кэти, и настоятельно попросила их быть у финишной черты в десять тридцать утра, чтобы стать свидетелями моего триумфа. Я пересекла черту в одиннадцать тридцать восемь под номером три тысячи пятьсот сорок девять. Всего было три тысячи шестьсот участников.

Сейчас подруги вспомнили все это и расхохотались.

Луизе пришел на память еще один случай, когда, по ее словам, я повела себя как ребенок. Я была корреспондентом газеты «Геральд» в Глазго. Там ввели новую систему оценки сотрудников, и мой редактор присвоил мне рейтинг. Неплохой, но не выдающийся. Одним словом, средний. А я только что вернулась из командировки — провела неделю в страдающей от голода и болезней Малави. Я сделала очень прочувствованный, как мне казалось, материал (сама ревела, когда читала). Поэтому скромная оценка моих способностей меня слегка рассердила. Я ворвалась в кабинет начальника, размахивая язвительным, но безупречно сформулированным заявлением об увольнении. Редактор был удивлен.

— Я ведь не говорю, что ты плохо работаешь. У тебя такой же рейтинг, как и у остальных, — средний.

— В том-то и дело, — прорыдала я. — Средний. Средний. Всего-навсего средний.

Многие воспоминания заставляют меня кривиться от стыда. Это — одно из них.

Возможно, Луиза и Кэти в чем-то были правы.

— Прояви настойчивость, в кои-то веки, — взмолилась Луиза. — Ведь речь идет не о том, чтобы просто проверить себя, — но о том, чтобы открыть себя заново. Понять, что ты за человек.

Иногда эта парочка меня бесит, но я хотела доказать им, что я не из тех, кто бросает дело на полпути. Значит, придется дать терапевтихе еще один шанс. А куда деваться?

— А знаете, девочки, — Луиза милосердно сменила тему, — у нас в апреле намечается вечеринка. Будет много симпатичных врачей.

Муж Луизы, Скотт, работает в приемном отделении «скорой помощи» Королевской больницы Глазго.

— На одного из них, Лорна, я бы обратила твое особое внимание. Он недавно приехал в город, и он совершенно неотразим.

Во-первых, мне не нужен мужчина. Во-вторых, один врач в моей жизни уже есть. В-третьих, почему семейные люди все планируют за несколько месяцев?

— Отлично, — сказала я, поднимаясь. — Пойду возьму себе еще вина.

Пожалуй, литра два будет в самый раз.

Утро понедельника выдалось пасмурное, сырое и ветреное. По дороге к доктору Дж. я решила, что сегодня обязательно попробую лечь на кушетку. Мы не поднимали эту тему с самого первого сеанса. Тогда я спросила, лечь мне или сесть, а она ответила: «Делайте так, как считаете нужным», совершенно сбив меня с толку. Накануне вечером я посоветовалась с Кэти. Она сказала, что «лежачие» пациенты поначалу волнуются намного сильнее, чем «сидячие», но зато потом больше расслабляются, свободнее говорят о своих фантазиях и страхах и быстрее обнаруживают в своем подсознании скрытые силы, которые определяют наше поведение.

— Лежа на кушетке, ты не видишь психотерапевта, не можешь отследить его реакцию. Ты как бы находишься целиком в его власти.

Я тут же поклялась, что не буду такой, как все. Не буду чувствовать себя беспомощной. Мне были отчаянно необходимы какие-то перемены. До сих пор мне казалось, что за прошедшие месяцы я вывернула перед ней душу наизнанку, но внезапно я поняла, что не сообщила ей ничего такого, чего не говорила бы другим людям. Оставалось или бросить психотерапию, или попробовать новый подход, который, возможно, позволит ей вскрыть мою броню.

Удивительно, как быстро формируются новые ритуалы. Я припарковалась там же, где и всегда, дождалась, пока до начала сеанса останется три минуты, поплотнее закуталась в куртку, выскочила наружу, подбежала к двери и позвонила. Дверь открылась, я поднялась на три лестничных пролета, заняла свое обычное место в приемной, взяла все тот же номер «Нэшнл джиографик» и принялась рассеянно его листать. Потом — щелчок замка, приглушенные шаги, полуулыбка, «входите, пожалуйста».

Как обычно, я прошла следом, поставила сумку на пол рядом со своим креслом и набросила на нее куртку. В этот раз терапевтша была одета в очевидно дорогой бежевый брючный костюм и коричневую шелковую блузку. Звучит не очень, но выглядит — шикарно. Я посмотрела в окно у нее за спиной. Снаружи лило как из ведра, ветер горстями бросал на стекло капли дождя.

— Я, пожалуй, прилягу, — сказала я.

Строго говоря, эта фраза не была вопросом, но я произнесла ее вопросительным тоном. Я надеялась (пусть всерьез и не рассчитывала) хоть на какую-то реакцию. Доктор Дж. не изрекла свое вечное: «Поступайте так, как считаете нужным», но в ее взгляде читалось именно это. Я поднялась с кресла, подошла к кушетке, уселась на нее. Потом легла, но тут же привстала. Господи, до чего же неудобная! Мне стало еще хуже, чем в то кошмарное первое утро. Кто бы мог подумать, что лежать на кушетке — сущая пытка. Обычно это приятно… Я снова попробовала лечь, зажмурив глаза и стиснув зубы, словно в ожидании болезненного укола. Теперь психологиня была позади — то есть не точно позади, а чуточку справа, но совершенно вне поля зрения.

Возможно, я делаю из мухи слона, но редко когда в жизни мне бывало настолько не по себе. Я попыталась устроиться на боку, чтобы видеть ее хотя бы частично — хватило бы носков туфель, — потом снова села и наконец с глубоким вздохом легла. Я не из тех чудиков, которые стремятся контролировать абсолютно все, что их окружает, но, лежа на кушетке с гримасой напряжения на лице, втянув голову в плечи и стиснув кулаки, я думала только об одном: теперь вся власть перешла к ней. Я утратила контроль над ситуацией. Теперь верховодит доктор Дж. Может быть, прямо сейчас она смеется, закатывает глаза, зевает, а то и вовсе задремала. Она меня видела, а я ее — нет. И от этого я чувствовала себя… э-э, ну да — беспомощной, как выброшенная на берег рыба.

Прежде чем продолжить, я должна кое-что прояснить. Мне немного неловко об этом говорить, но факт есть факт: я всегда была более успешна, чем моя сестра Луиза. Наверное, поэтому мы с ней никогда не враждовали. У меня нет поводов ей завидовать. Конечно, она красавица — длинные вьющиеся волосы, огромные голубые глаза, безупречные зубы, ямочки на щеках. Но зато я выше ростом и моложе. У меня более престижная работа. Я совершенно свободна и не связана семейными обязательствами. Меня наверняка ждут большие свершения: я более образованна, я лучше училась, и мое поведение преподаватели всегда называли «образцовым» — а вот Луиза вечно витала в облаках. Она даже водительские права никак получить не может, до того она несобранная. И у нее на счету один распавшийся брак. Она получила статус «разведенки» еще до того, как ей исполнилось тридцать, подумать только! Впрочем, ее это не слишком смущало. Несколько лет она отрывалась по полной, а потом снова вышла замуж — за врача, красивого несколько банальной красотой и помешанного на всяких технических «примочках». Я оцениваю ее абсолютно объективно и непредвзято и, чтобы это доказать, отмечу ее сильные стороны: она бесконечно терпелива, превосходно готовит и не склонна паниковать, как большинство мамаш (по ее собственным словам, она желает сыну только одного — быть вежливым и уверенным в себе).