Тайны Елисейского дворца - Жюльетта Бенцони

– Правда?

– Можешь не сомневаться. Ты же знаешь, что ты самая красивая из женщин Франции и самая нарядная. Что обходится мне недешево, – прибавил он с улыбкой, таившей упрек.

Жозефина – увы! – тратила без меры на наряды и драгоценности, деньги текли у нее рекой. Стоило появиться какой-нибудь новинке, и, если та приходилась ей по вкусу, Жозефина не могла устоять. Три-четыре миллиона долга сопутствовали ей постоянно. Когда откладывать расплату уже было невозможно, Жозефина признавалась мужу, называя три четверти суммы, и Наполеон всегда платил, не уворачиваясь и не отворачиваясь. Семья поднимала страшный крик, а потом сидела по углам и обижалась, потому что Наполеон, стукнув кулаком по столу, напоминал, кто в семье главный.

Своему туалету императрица посвящала обычно часа три. В это утро она занималась им четыре, и потратила время не зря. Она надела серебряное платье – достаточно, впрочем, простого фасона – и бриллиантовый гарнитур: колье, серьги, браслеты, диадему и брошь, застегивающую тонкий поясок под грудью, по-прежнему высокой и красивой. Свой наряд Жозефина дополнила чудесными розами из мальмезонского сада – две поместив в вырезе декольте, две другие, заложив за ушко. При виде жены Наполеон не мог удержаться от улыбки, привлек к себе и поцеловал поцелуем, мало схожим с супружеским.

– Как тебе удается оставаться такой прекрасной? – спросил он с нежностью.

– Я всегда хочу тебе нравиться, это для меня главное, ты же знаешь…

– Можешь быть спокойна, тебе это удалось, – сказал он совершенно искренне, и это ее порадовало.

Вот уже полгода, как он изменял Жозефине. Разумеется, он все еще любил ее, но не самозабвенно, как прежде. Великая страсть угасла. Время излечило его от владевшего им безумия. А в этом году, в январе на станции Блонь юная девушка бросила ему букет, благодаря за освобождение Польши от русского ига. Светловолосая, нежная, горделивая, по имени Мария Валевская. Позже он пригласил ее на вечер в резидентский дворец и… дерзнул. Воспользовался ее обмороком и овладел ею. Она простила его, она его полюбила.

Будь она свободна, он бы немедленно развелся, чтобы жениться на прекрасной польке, но она была замужем за стариком-шляхтичем, и он просто любил ее душой и телом, и она возвращала ему любовь сторицей. Мария ничего у него не требовала. Она хотела лишь залечить раны своей несчастливой родины и мечтала, чтобы он уделял ей хоть немного времени, оторвавшись от процеса созидания великой империи. И хотя Великая армия, как резонатор, раздувала всякий слух, Жозефина пока ничего не знала о связи мужа с молодой женщиной, и Наполеон надеялся, что его любовь так и останется тайной. Надежда, свидетельствующая о его заблуждении относительно людей и большой наивности. Жозефина довольно скоро обо всем узнает, но пока она, радуясь возвращению мужа и заключенному миру, мало беспокоится о случайных встречах и разных там «сестренках», как их называет мадам Жюно. Почти каждый вечер супруг навещал ее в спальне, привлеченный ее неувядающей красотой, о которой она неустанно заботилась, ее изяществом креолки и еще искусством, с каким обворожительная женщина умела всем этим пользоваться.

Жозефина была в востороге от женитьбы Жерома. Она надеялась, что у Жерома родится мальчик и император усыновит его, так как он будет сыном родного брата. Наполеон больше не ждал детей от жены и сначала намеревался усыновить сына своего брата Луи, женившегося на прелестной Гортензии де Богарне, дочери Жозефины от первого мужа. Но прошлой зимой мальчика постигла внезапная смерть, он умер от крупа, унеся с собой надежду на усыновление. А больше детей вокруг не было.

Теперь Жозефина рассчитывала на потомство Жерома и немецкой принцессы.

Ожидая, что гостья из Германии положит конец ее тревогам, Жозефина приготовила ей чисто женский подарок. Она позаботилась узнать все мерки принцессы, и, когда Екатерина Вюртембергская приехала в Париж, ее ожидало здесь великолепное свадебное платье и еще несколько нарядов, которые должны были помочь ей почувствовать себя настоящей француженкой.

Лаура знала о подарке. И если бы не ее семейные трудности, как бы охотно она приняла участие в приготовлении праздника!

Этот праздник был не просто свадьбой, он подтверждал, что Священная Римская империя рассыпалась на отдельные королевства и княжества, во главе которых встали главнокомандующие Великой армии: Мюрат стал великим герцогом Берга и Клеве, Жером – королем Вестфалии[19]. В этих княжествах император видел барьер, ограждающий Францию от России, а также резерв воинов, чтобы пополнять Великую армию. Пруссия еще существовала, но от нее остался лоскуток.

К горю и тревоге Лауры прибавлялась еще одна капля горечи: Лаура должна была почтительными реверансами приветствовать горстку людей, в которых по-прежнему видела друзей детства, и среди них любовницу мужа, ненавистную Каролину, которая про себя плотоядно облизывалась, глядя, как она приближается по нескончаемой зале к трону. Одна, без мужа, которого Лаура искала глазами и не находила. Камергер объявил о ее приходе всего в двух словах:

– Мадам Жюно!

Не густо.

После празднеств в честь бракосочетания Жерома Лауре очень хотелось вернуться в Ренси и провести там остаток лета. Приближающаяся осень одарила поместье новым разноцветным нарядом, и Лаура ни с кем не хотела бы делиться его красотой. Но как этого избежишь? Время, когда леса и поля одеваются пурпуром и золотом, было временем охоты. А кому неизвестно, что Ренси было знаменито именно охотами? И по заслугам. Любители обычно приезжали толпой, а те, кто оставались, мечтали быть приглашенными.

В благополучные времена Лаура любила ясные осенние дни, когда она красовалась в щегольском наряде на лошади среди волшебных декораций, которые умела оживлять как никто. Но на этот раз возвращение Великой армии, подписание мира обрушило на нее и на Жюно поток приглашений – все самые высокопоставленные персоны торопились устроить праздник и залучить к себе хотя бы один раз императора и его окружение. Лаура и Жюно – в качестве губернатора города Парижа – тоже дали большой бал в мэрии, но ни ему, ни ей бал был не в радость. Между мужем и женой больше не было лада и согласия.

После двух выходок Каролины они почти что не разговаривали. Лаура при всей своей горячности не высказала ни одного упрека, уверенная, что услышит от мужа только ложь. Что касается Александра, то великая герцогиня Берга и Клеве крепко держала его в руках, и он находился в каком-то подобии рабства, обретая свободу лишь тогда, когда появлялся Мюрат.

Комедия, граничащая с шутовством, таила в себе истинную драму, и де Нарбонн, любя и Лауру, и Александра, наблюдал за ней все с большей тревогой, не видя возможности помочь. Наполеон, безусловно, все знал от Савари, но ни во что не вмешивался. А Мюрат был настолько счастлив своим повышением, что, даже если бы ему показали его жену с Жюно… или кем-то другим, он бы не поверил собственным глазам, чего никак не могли предположить Лаура и де Нарбонн. Де Нарбонна мучила создавшаяся ситуация, он чего-то в ней не понимал. И тогда он решил попросить совета у самого умного в Европе человека, короля дипломатии, Шарля-Мориса де Талейрана-Перигора, который прекрасно был знаком с четой Жюно и когда-то посещал салон мадам Пермон. На тех, кто не был знаком с Талейраном, первое знакомство производило шок, но де Нарбонн давным-давно привык к старинному другу.