Камуфлет - Антон Чиж

— Не пущу! Не отдам!

Только замахнулась она на кровопийцу в мундире, так и замерла на полушаге, согнулась пополам и тихим листиком пала. «Гороховый» усмехнулся: встречный в солнечное сплетение и не таких косил наповал.

Модль ткнул кухарку носком сапога и аккуратно переступил.

Следом прошел Берс. Он вполне овладел собой, безропотно опустился в кресло, попросил лишь стакан воды и раскачивал головой, как фарфоровый болванчик:

— Боже мой! Какой ужас… Бедный, бедный Павел!

Горе его разделить было некому. Коллекция вечных инструментов осталась безучастна к смерти очередного хозяина.

Коллежский советник выбрал место, чтобы наблюдать собеседника несколько сбоку.

— Когда последний раз видели князя Одоленского? — намеренно тихо спросил он.

— Кажется, дня четыре тому.

— Где?

— Ужинали у «Пивато».

— Могу ли знать, что делали вчера вечером?

— Посадил племянника на парижский поезд на Николаевском вокзале в восьмом часу, потом уехал на дачу.

— Зачем племянник поехал в Париж?

— Учебу завершать.

— Князь часто вам писал?

— Никогда.

— Просил помофи?

— Ну, что вы!

— Почему написал сегодня?

— Именно это я хотел узнать у него…

— Чем занимались вчера вечером после одиннадцати?

— На даче у нас устраивают любительские концерты два раза в неделю, вчера был субботний. Меня видели десятки людей… если об этом…

— Ну, зачем! — Ванзаров натурально изобразил добродушную застенчивость. — И в мыслях не было выяснять вафе алиби прямо сейчас. Меня больфе интересует записка. Уверены, что написана сегодня?

— А когда же? — удивился Николай Карлович.

— Скажем, чуть раньфе… Кстати, знаете руку князя?

— Конечно.

— Его почерк?

— Вне всякого сомнения. Иначе, бы не поехал.

— Могу ли знать, как Одоленский написал и отправил записку утром, будучи уже фесть часов мертвым?

Берс открыл было рот, но лишь бессильно развел руками.

— Оставим это… — Родион Георгиевич поднялся с кресла и устроился на краешке стола, сменив угол обзора. — Вы были близкими друзьями?

— Скорее приятелями.

— Что вас связывало с князем?

Николай Карлович как-то не к месту смутился, попросил не верить слухам и болтовне прислуги. Но, испытав легкий нажим специалиста словесных допросов открыл любопытные подробности.

Одоленский был известен не только в аристократическом обществе, но и в закрытом мирке столичных… мужеложцев. Князь не отказывал себе в изящных удовольствиях, часто менял любовников, отвергнутых награждая щедро, но ни с кем не заводил долгих романов. Берс признал, что и ему было сделано лестное предложение, однако твердо им отвергнутое. Они остались «чистыми» друзьями, находя удовольствие в беседах и увлечении синематографом.

Не сказать, чтобы эта новость поразила как молния. Наклонности многих влиятельных петербуржцев были известны далеко за пределами полицейских донесений. Но некоторые детали убийства теперь выглядели иначе. Впрочем, как и мотивы, сплетавшиеся вокруг «чурки».

— Могу ли знать друзей князя?

— О, это весь свет! Князь Павел принят во всех домах Петербурга и при дворе, он замечательный, общительный человек… был. Люди искали его знакомства.

— Меня интересуют его любовники.

От нагловатой простоты Берс скривился, но все же ответил:

— Мы были добрыми знакомыми, а не наперсниками. Не возьмусь назвать того или иного… пассией князя Павла. Только прошу вас, поймите меня правильно.

Ванзаров понял правильно. И продолжил натиск:

— Припоминаете кого-нибудь с инициалами «ВВП»?

Николай Карлович сморщил лоб, закатил глаза, но лишь удрученно покачал головой.

— Может быть, кличка?

— Эта тарабарщина? Ну, что вы! Я еще понимаю «Адонис» или «Гименей»…

— А, к примеру: «Менелай» или «Ахилл»? «Аякс» или «Одиссей»? Может, «Парис»? «Пенелопа»?

Имена греческих героев были совершенно не знакомы коллежскому асессору.

Он сокрушенно вздохнул:

— Какая потеря! И какая жестокость…

— Кто на такое мог рефиться? — как можно наивнее спросил Ванзаров.

— Ума не приложу.

— Одоленский владел какой-нибудь опасной тайной?

— Думаю, это невозможно.

— Почему?

— Князь, слишком общителен, если не сказать больше… Любой секрет выболтал бы первому встречному.

— Долги?

— Это просто смешно.

— Политика, тайное общество, заговор? — упрямо гнул Ванзаров.

— Весь его заговор — помочь молодому танцору попасть на сцену Мариинки.

— Может быть, нетерпеливые наследники?

— Павел последний в роду… Кажется, в Париже живет двоюродная сестра, но они давно не виделись.

— А месть? Мог Одоленский причинить боль или убить человека?

— Невозможно! — Берс даже отмахнулся. — Павел Александрович и мухи не обидит. Сильные люди не позволяют злоупотреблять силой.

— Почему же его убили?

Порассуждать Николай Карлович не успел. В дверь решительно постучали.

Ванзаров недовольно крикнул: «Что нужно?» Запыхавшийся голос ответил, что доставлена для господина помощника начальника сыскной полиции срочная депеша.

Родион Георгиевич разорвал конверт, присланный с курьером, и наткнулся на полоски полицейской телеграммы:

Прошу срочно прибыть Мойку тчк Дело касается вашей супруги тчк Модль

Ротмистр не встал, не оторвался от бумаг; он сосредоточенно скрипя пером в одном документе, то и дело заглядывая в другой. Государев слуга так поглощен трудом во благо, что и не заметил вовсе — представьте, себе, и такое бывает, — что в кабинете переминается скромный посетитель.

Все же, игра в «государственного мужа» быстро надоела, Модль поднял взгляд и вмиг изобразил удивление:

— О, господин Ванзаров, уже тут как тут? А я и не приметил…

Родион Георгиевич шесть лет служил, и не в пансионе благородных девиц, а в Министерстве внутренних дел — хребтине и опоре власти. А потому обучился всем нехитрым ужимкам чиновничьих игр. Без этого даже толковому человеку выжить невозможно. Надо уметь отличать и примечать, слушать одно, а понимать другое, делать вид и блюсти лицо, а также принимать главнейшую аксиому побед Российской империи: «Я — начальник, ты — дурак». Трудная наука далась с некоторыми синяками, но опыт оказался бесценным. И теперь пригодился.