Хлеб Гиганта - Агата Кристи

— Пожалуй, хоть раз придется сходить, — вздохнула Мира. — Главное, соблюдать дистанцию. И что за странный у них сын! Вернон, дорогой, не будь с ним груб, ладно?

Так дети торжественно познакомились с Себастианом. Это их очень позабавило.

Но Джо смекнула, что миссис Левинн знала об их дружбе гораздо больше, чем Мира. Миссис Левинн была не дура. Она была такая же, как Себастиан.

3

Вальтер Дейер был убит за несколько недель до окончания войны. Он погиб как герой. Пуля настигла его, когда он спасал раненого командира под беспрерывным обстрелом. Он был посмертно награжден Крестом Виктории. Письмо, которое командир прислал его жене, Мира хранила как самое драгоценное сокровище.

«Никогда, — писал полковник, — не встречал я никого более отважного. Его люди готовы были идти за ним куда угодно. Много раз он бесстрашно рисковал жизнью. Воистину, Вы можете им гордиться».

Мира вновь и вновь перечитывала это письмо. Она прочла его всем друзьям. Она отмела все мысли о том, что, умирая, он не оставил ей ни слова, ни строчки.

«Он ведь Дейер», — сказала она себе.

А между тем Вальтер Дейер оставил письмо на случай, если его убьют. Но адресовано оно было не Мире, и она никогда о нем не узнала. Она была убита горем, но одновременно счастлива В смерти муж принадлежал ей больше, чем в жизни, и, обладая сильным воображением, она начала создавать красивую историю своей необычайно счастливой семейной жизни.

Сложно сказать, как воспринял смерть отца Вернон. Он не чувствовал настоящего горя — его даже больше мучило желание матери пробудить в нем сильные эмоции. Он гордился отцом — гордился до боли, но в то же время понимал, что имела в виду Джо, когда говорила, что для ее матери было лучше умереть. Он отчетливо помнил ту вечернюю прогулку с отцом, помнил все, что тот говорил, помнил ощущение полного взаимопонимания.

Он знал, что на самом деле отец и не хотел возвращаться, и очень его жалел. Всегда жалел. Сам не зная почему.

Поэтому то, что он чувствовал, не было горем — скорее, это было пронзительным осознанием своего одиночества. Папа умер, Нина умерла Конечно, была еще мама, но это совсем другое.

Он не мог дать ей того, что она хотела Она обнимала его, плакала, говорила, что теперь они должны быть еще ближе друг другу. А он не мог, просто не мог сказать ей слова, которые она хотела услышать. Он даже обнять ее не мог.

Он мечтал, чтобы каникулы поскорее закончились. Эти красные от слез глаза, эта траурная одежда, эта вдовья густая вуаль... Мира и здесь переборщила.

Из Лондона прибыл мистер Флемминг, юрист. Из Бирмингема приехал дядя Сидней. Они гостили два дня. Ближе к концу их визита Вернона пригласили в библиотеку. Мужчины сидели за длинным столом, Мира полулежала в кресле у камина, прикладывая к глазам платок.

— Итак, мой мальчик, — начал дядя Сидней, — нам надо кое о чем поговорить. Как бы ты отнесся к тому, чтобы переехать в Бирмингем, поближе ко мне и тете Кэрри?

— Спасибо, — ответил Вернон, — но я бы лучше остался здесь.

— Мрачновато, тебе не кажется? — сказал дядя Сидней. — А у меня на примете есть приятнейший домик — не слишком большой, но в нем есть все, что нужно. И твои сестрички будут поблизости — тебе будет с кем поиграть во время каникул. По-моему, неплохая идея?

— Ничуть в этом не сомневаюсь, — Вернон старался быть предельно вежлив, — но я все же предпочитаю жить здесь, спасибо.

— Но... хм... — дядя Сидней почесал кончик носа и вопросительно взглянул на мистера Флемминга, который ответил слабым кивком.

— Видишь ли, приятель, все не так просто, — продолжил дядя Сидней. — Я думаю, ты уже достаточно взрослый и поймешь, если я тебе объясню. Теперь, когда твой отец ум... покинул нас, «Могучие Братья» принадлежат тебе.

— Знаю, — сказал Вернон.

— Правда? И откуда? Слуги донесли?

— Папа сказал мне об этом перед отъездом.

— Вот как, — дядя Сидней опешил. — Вот как, понятно... Ну так вот, как я уже сказал, «Могучие Братья» принадлежат тебе, но содержать это имение очень дорого, понимаешь? Надо платить налоги, а кроме того, существует еще так называемая наследственная пошлина — когда кто-то умирает, ты обязан выплатить правительству большую сумму... Ну, а твой папа не был богачом. Когда умер его отец и он приехал сюда, у него было очень мало денег, он уже собирался продать аббатство.

— Продать?! — Вернон не мог в это поверить.

— Да, это не заповедное имение[3].

— Что значит «не заповедное»?

Мистер Флеминг подробно и ясно объяснил.

— Но вы... вы... не собираетесь же продать его сейчас?! — Вернон смотрел на него с мольбой и отчаянием.

— Конечно, нет, — успокоил его мистер Флеминг. — Это твоя собственность, и ничто не может быть предпринято, пока ты не достигнешь совершеннолетия — а это произойдет, когда тебе исполнится двадцать один год.

Вернон облегченно вздохнул.

— Но видишь ли, — продолжил дядя Сидней, — у вас мало денег, чтобы жить здесь сейчас. Как я уже сказал, твоему отцу пришлось бы продать имение, не встреть он маму. К счастью, у нее оказалось достаточно денег, чтобы содержать этот большой дом, как прежде. Но после смерти твой отец оставил множество... э-э... множество долгов, которые твоя мать хочет непременно выплатить.

Со стороны Миры послышался всхлип. Дядя Сидней смутился и заторопился.

— Так что с точки зрения здравого смысла было бы разумнее оставить пока «Могучие Братья» — до тех пор, пока тебе не будет двадцать один год. А к тому времени — кто знает? — все может измениться к лучшему. Но пока твоей маме, естественно, было бы легче жить поближе к родственникам. Ты должен подумать и о ней, мой мальчик, понимаешь?

— Да, понимаю, — ответил Вернон. — Папа тоже просил меня об этом.

— Ну так что, решено?

Как они жестоки, подумал Вернон. Спрашивать его — когда и ответить-то нечего. Все зависит только от них. И они собираются поступить так, как им удобно. Зачем было звать его сюда и притворяться?!

В «Могучих Братьях» будет жить неизвестно кто. Но ничего! Когда-нибудь ему исполнится двадцать один год!

— Милый, — вступила Мира, — я ведь делаю все это для тебя! Ведь без папочки здесь будет так уныло! — она протянула к нему руки, но Вернон сделал вид, что не заметил этого.

— Большое спасибо вам, дядя Сидней, что поставили меня в известность, — с трудом выдавил он и вышел из комнаты...

Он пошел в сад и бродил там до тех пор, пока не вышел к старому аббатству. Там он сел, уперев подбородок в ладони.