Призраки Дарвина - Ариэль Дорфман

и богатствами Востока и желанием контролировать путь через мыс Горн, а еще соревновавшиеся за право открыть новый континент, который, по слухам, находится на южном конце земли, terra australis incognita, — не могли устоять перед соблазном увезти здешних мужчин, женщин и детей из их первоначальной среды обитания. Голландцы, французы, испанцы, немцы, британцы, португальцы совершали набеги на эти берега и привозили с собой «образчики» дикарей. Этого не делали только американцы, они довольствовались тем, что вырезали почти до полного исчезновения тюленей и китов, которые служили основным источником пищи и одежды, а также сырья для строительства домов и производства орудий, помогали выживать пяти племенам, обитавшим под этим негостеприимным небом рядом с бурным морем в холодном климате более шести тысяч лет.

Мне было очень грустно читать эти записи после многих дней заточения в комнате.

Еще сильнее депрессия навалилась, когда предприимчивая мисс Вуд притащила домой книгу отца Боргателло и альбом фотографий, опубликованный в Турине в 1907 году салезианской общиной, и, затаив дыхание, сообщила, что мне нужно увидеть одну из фотографий.

— Это он? Он? Ты выяснила, кто он?

— Я не думаю, но… Вот, взгляни. Это селькнам.

В нижней части снимка, который кто-то заключил в аккуратную рамку, распростерся среди потемневших тощих пучков травы в какой-то пустоши в Патагонии обнаженный труп индейца. Его гениталии были выставлены всем ветрам, а потом и всем взглядам, например моим сейчас или любого, кто наткнулся на эту фотографию. В одной руке мертвец сжимал длинный сломанный лук, белый, потому что, скорее всего, его вырезали из китовой кости. В другой — три таких же белых стрелы.

Я всмотрелся в лицо селькнама. Оно было размытым, его трудно было идентифицировать, если не считать вздернутого носа и копны волос, которые ужасно напоминали черты моего посетителя. Над убитым туземцем высился красивый бородатый мужчина в военной форме, небрежно сжимавший ружье, как охотники возвышаются над только что застреленной добычей, хотя его равнодушная ступня не касалась трупа. Он стоял вполоборота к объективу, глядя туда, где трое других вооруженных мужчин присели спиной к фотографу, прицелившись в кого-то, возможно намереваясь стрелять в других индейцев там, на горизонте; индейцы, может быть, отстреливались, или убегали, или просто покорно ждали смерти.

— Это Джулиус Поппер, — Камилла ткнула пальцем в бородача над поверженным селькнамом. — Помнишь такого?

Я помнил. Мы натыкались на его имя в другой книге, но никогда ранее не видели лица. Этот румын возглавил экспедицию, отправленную в 1886 году правительством Аргентины, чтобы исследовать регион. Заодно Поппер заявлял права на пастбища, чтобы основать ранчо и на нем разводить и откармливать овец, а потом экспортировать их в Европу.

— Восемьдесят шестой… — задумчиво пробормотал я почти себе под нос. — Это не может быть мой посетитель?

— Если только мы не ошиблись насчет похищения тысяча восемьсот восемьдесят девятого года, но во многих источниках утверждается, что такое событие действительно произошло.

Я посмотрел на труп, выглядевший достаточно знакомым, чтобы у меня возникли вопросы, которых я бы предпочел избегать. Как часто я хотел убить своего посетителя, с радостью задушил бы его? И вот кто-то убил похожего туземца, а может, и его самого, если с 1889 годом вышла ошибка. И вот он лежит на спине, беспомощный, заглушенный смертью, не сопротивляясь, подчинившись законам пуль и перемолотый челюстями технологий: сначала щелчок винтовки, а затем камеры — оба артефакта изобрели и изготовили за тысячи миль, а затем привезли на Огненную Землю, чтобы выполнить свой неумолимый долг. Что случилось перед тем, как сделали это фото, навеки запечатлев мгновение? Что случилось после, когда объектив уже не был свидетелем, документирующим происходящее, а эти ботинки переместились в другую пустошь, чтобы совершать новые убийства? Ужин? Душевное раскуривание трубки у костра под шатром? Как добиться ответа от мертвеца на фото? Знал ли ответ мой посетитель?

— Может, это его брат, — предположила Камилла. Думаю, она хотела заполнить пустоту, которую мы оба ощутили при виде обнаженного трупа патагонца.

— Или отец, — заметил я. — Расскажу, когда прочитаю подробнее. Хотя кто знает, что я там пойму с моим базовым испанским и итальянским со словарем.

Я старательно просматривал книгу отца Боргателло, пытаясь найти что-нибудь подходящее, но не обнаружил ни намека на личность покойника. Я вернулся к снимку и подписи к нему: «На фотографии вы видите охотников на индейцев на Огненной Земле, она лучше, чем что-либо другое, иллюстрирует невыносимые условия, в которых живут местные жители, и позволяет осознать все преимущества, предлагаемые салезианскими миссиями».

Мы с Кэм уже достаточно узнали о тяжелых условиях существования селькнамов, чтобы понять, почему миссионеры опубликовали жестокую фотографию Поппера и его жертвы. К 1887 году, через год после казни этого обнаженного туземца, тысячу местных женщин и детей загнали в убежища, основанные этими католическими священниками, чтобы спасти то, что осталось от населения селькнамов, истребленного нечистью золотой лихорадки 1880 года, а затем массово погибавших во время боен, устроенных владельцами обширных овцеводческих ранчо, которые платили британский фунт за каждое принесенное ухо индейца. Потом асендеро обратили внимание, что у индейцев, торгующих мехами и корзинами, отсутствует одно ухо, и потребовали, чтобы охотники за головами в качестве трофея предъявляли голову, яички, грудь и сердце, дабы избежать обмана. Спасение, предложенное Крестом Господним оставшимся в живых селькнамам, оказалось лекарством худшим, чем болезнь: загнав их в убогие грязные резервации, священники невольно открыли легкие своей новой общины туберкулезу, а их тела — тифу и оспе. Индейцы могли спрятаться в резервациях от пуль, рычащих собак и карательных экспедиций и даже как-то пережить уничтожение гуанако, которые были их средством к существованию и пропитанием, но не сумели укрыться от микробов или вирусов, переносимых иностранцами, а заражение усугублялось близостью к другим переносчикам бацилл. Автор писал, что худшей болезнью для селькнамов была печаль, утрата культуры, образа жизни, открытых пастбищ, истребление животных. Мой посетитель не сказал ни слова, ни разу не заговорил со мной. Может, это ему было и не нужно. Может, он просто побуждал меня открыть все самостоятельно: его историю, историю тех, кого он любил, кто его породил, кто пережил его совсем ненамного. В 1880 году численность селькнамов составляла четыре с половиной тысячи человек. К 1924 году их оставалось всего сто, а в 1950-м уже десять, и вот в 1966 году, за год до нашего с Кэм рождения, умерла последняя чистокровная селькнамка Лола Кьепха.

Сгинули. Вымерли. Исчезли с лица — да-да, с лица — земли.

ТРИ

Я думаю, что