От дружбы до любви - Xeni Niellse

смотреть на Кирилла. Не сможет.

Когда она отбивает носком по земле и пинает маленький камешек, смотрит на часы и понимает, что от конца пары прошло около получаса, но хозяина машины до сих пор нет. Грусть расползается по телу неприятным ознобом, заставляя передёрнуть плечами. Кидает последний сиротливый взгляд на университетскую курилку и ворота, застывая, выпрямляясь и облегчённо выдыхая.

Вот он идёт в компании своих одногруппников, запрокидывая голову от смеха и поправляя висящий на плече рюкзак. Отбивает «пятюни», прощаясь с парнями, и, выбивая из пачки сигарету, прикуривает.

Она сканирует его пристальным взглядом, стараясь облизать каждый сантиметр. Внутри клокочет маленький ангел, подсказывающий, что это не простое волнение, вызванное встречей, а чувство, которое можно трактовать как скуку.

Есения признаёт собственное поражение, когда думает об этом.

Она скучает по нему. Бездумно и безумно до желания опустить все нюансы и просто обнять, впитать запах, принять тепло и снова услышать голос.

Это перестаёт быть нормальным. Кажется почти смехотворным, но ранее такого не было. Вернее, не настолько сильно и обострённо, как сейчас.

Это потребность. Она проявлялась настолько, что нестерпимо хотелось зарычать от негодования. И почему? Почему рядом с парнем, к которому чувствовала симпатию, не ощущает подобного? Почему холодный и разумный мозг соглашается с кипятящимися от калейдоскопа чувствами? Почему это всё чувствуется к нему? К лучшему другу?

Почему это волнение не проходит, а наоборот — нарастает с каждой секундой? И почему так сложно смотреть на него?

Кирилл даже не удивляется, когда замечает Панову возле машины. Стоит, как сирота, обмотавшись шарфом, и смотрит поистине радостным взглядом с нотками теплоты и ещё чем-то, что больно укалывает в сердце. Готов усмехнуться от этих мыслей, но сдерживает себя, накидывая капюшон толстовки на голову.

Останавливается в метре от неё, сильнее затягиваясь горечью, которая приносит маленькое облегчение. Секундное, чтобы неосознанно вспомнить, что ещё днём очаровательное создание целовалось на виду у всех. На глазах Кирилла.

Панова топчется, не решаясь сделать шаг, чтобы обнять или сказать что-нибудь. Наступает моментальная амнезия, тесно пересекающаяся с деменцией, потому что язык словно забыл как говорить.

Призывает себя отлипнуть от лицезрения тлеющей сигареты, поднять глаза чуть выше, столкнуться с мощной волной холода и отчуждения в зелёных глазах. Напрягается всем телом, слегка раздражаясь, что Кирилл способен вызывать такие эмоции.

— Ты игнорировал меня, — произносит хрипло, окончательно утыкаясь глазами в его колени.

— Я был занят. Так же, как и ты, — отвечает без заминки, словно знал вопрос.

— Ты бухал, — фыркает, недовольно закатив глаза.

И отвечает без промедления, вызывая в ней волну возмущения.

— А ты сосалась.

Пахнет жареным.

— Но ты не ответил мне!

И вскидывает на него изумлённые глаза, будто спрашивает: «Ты серьёзно, блин?»

— Говорю же: был занят.

— Не настолько, что не мог ответить.

— Ну, тебе виднее.

Сквозит равнодушием. Таким горьким и ненавистным, что начинает жалеть о том, что решила его подождать на улице. Не взирая на то, что могла замёрзнуть и проторчать неизвестно сколько, дожидаясь Дубровского.

— Кирилл, — делает глубокий вдох, чтобы унять небольшой вихрь злости и негодования.

— Тебя подвезти? Или это сделает Рома?

Перебивает быстро, не позволив сказать и слова. Кирилл жмёт кнопку разблокировки дверей.

Вроде, фраза не больная, чтобы чувствовать, как от сердца будто отрезали кусочек. Главное — не показывать, как повлияли слова Дубровского. Проглатывая ком, недолго смотрит, чтобы найти более правильный вариант, как поступить. Недовольно фыркает и машет рукой, давая понять, что обойдётся без его помощи.

Быстро переставляет ноги по тротуару, всё дальше и дальше удаляясь от университета. Поглядывает на часы, чтобы примерно прикинуть, успеет ли на автобус через пять минут. Пока в мозгах медленно тикает обида, в душе нарастает горечь. Волнует всего один вопрос.

Когда из дружбы превратилось в это?

Не стоит думать, что они идеальные лучшие друзья, которые никогда не ссорятся. Бывали моменты, после которых могли не общаться несколько дней, но не было такого, чтобы вот так. До беспочвенных обид и лёгких шагов отдаления. И тут говорится явно не о физическом нахождении рядом друг с другом. Ментальное, душевное, родное — вот, какое отдаление.

Машина тормозит возле тротуара, по которому буквально летит Сеня, но она не останавливается. Призывает себя не оборачиваться. Продолжает идти быстро, желая, чтобы Кирилл попробовал её догнать. Частенько так делала, чтобы почувствовать себя нужной, когда Дубровский идёт длинным и грозным шагом, укорачивая расстояние между ними.

По-детски и даже как-то тупо, но Сеня из раза в раз улыбалась, когда Кирилл догонял, разворачивал и начинал тираду, которая благополучно пролетала мимо ушей. Если догнал, значит ему небезразлично, что Панова в обиде.

А она, как дурочка, была рада этому. Еле сдерживала улыбку, пока друг распинался, а она всё думала о том, что какой-нибудь девушке в будущем повезёт с таким, как он.

Он же самый лучший.

Кирилл достигает Сени за несколько быстрых и длинных шагов, хватает за локоть, резко разворачивая и непонимающе вглядываясь в её глаза. Хочется проникнуть внутрь, чтобы понять, о чём думает девочка.

— Панова, скажи честно, у тебя от твоей внезапной влюблённости мозг начал отказывать? Или я чего-то не понимаю? Ты почему мне мозг выносишь? У тебя нет забот? Напоминаю, что у тебя, вроде как, невъебенный Ромео, который водит тебя в кино и смазливо засасывает у универа. Что тебе ещё надо? Устраивай долбёжку внутренностей ему, а не мне! Блять, не забывай, что я твой друг, а не сопливый мальчишка на отцовской машине, который будет терпеть это, — кричит так, что начинают дрожать поджилки.

Сеня распахивает глаза, потому что Дубровский склоняется чуть ниже, продолжая кричать, как не в себя. Уверена, ещё немного, и из ушей пойдёт густой, обжигающий пар. Замирает, как вкопанная, не зная, как реагировать. В горле образовывается ком, мягко походящий на слезливый. Противный, горький и тошнотворный. Застревает в глотке, не давая сделать необходимый вдох.

Кирилл сильно злится, потому что его начинает немного подбешивать поведение Пановой. Раньше, до своей розовой влюблённости, была обычной девочкой со своими тараканами, но сейчас что-то менялось. Становится невообразимой дурой, тупея и немея, словно забывается, что перед ней не парень недельного знакомства, а чёртов друг, с которым общается с пелёнок.

— Как друг мог бы и ответить мне, — с трудом произносит, отворачиваясь и не обращая внимание на боль в руке, вызванную крепкой хваткой. — Хотя бы.

— Хотя бы, — усмехается. — Может, вместо того, чтобы написывать мне, спокойно провела бы время с Григорьевым? Ты же этого так хотела! Блять, Панова, — орёт до